Проклятие Митридата

— На этот счет у меня есть некоторые соображения, — словно находясь на совещании в родной конторе, капитан Сидорченко по привычке встал и отрапортовал: — Если помните, за несколько дней до этих событий я ездил в Харьков. Мне удалось побеседовать с соседкой ювелира, Еленой Ароновной Фидман, и на предъявленных фотографиях она опознала гостя Якова Матвеевича. Им оказался не кто иной, как Реваз Константинович Мачавариани. Так что подозрения Ивана Сергеевича полностью оправдались.

Для всех, кроме Черепанова, новость о том, что харьковский археолог был знаком с Ракошицем, была неожиданной.

— Не может быть! — встрепенулся Заборский. — Это же тихий одинокий ч-ч-человек из интеллигентной семьи.

От волнения Виталий даже начал немного заикаться:

— А эта р-р-разговорчивая старушенция ничего не напутала? А то ведь я ее знаю…

— Нет, Виталий. Что касается памяти, эта, как ты выразился, старушенция еще нам с тобой фору даст. Ну и кроме того…

Сидорченко достал из папки, с которой, судя по всему, никогда не расставался, несколько листов:

— По просьбе полковника Перебейноса наши харьковские коллеги собрали более подробную информацию об этом, как ты, Виталий, говоришь, тихом и одиноком интеллигенте. И вот что получается. Еще с детских лет Реваз Мачавариани увлекался нумизматикой. Уже к двадцати годам его коллекция старинных монет считалась одной из лучших в городе. Он и на исторический факультет поступил благодаря этому увлечению. И археологией стал заниматься из-за этого. Ну так вот, после первого курса все студенты-историки ездят на практику — в археологическую экспедицию. Поехал туда и Реваз. Короче, через некоторое время руководитель экспедиции заметил, что пропало несколько арабских дирхемов, найденных накануне при раскопках. Подозрение сразу пало на Реваза: все знали о его увлечении. Мальчишку тогда не привлекли по статье и не отчислили из вуза только благодаря его матушке, которая подсуетилась и правдами и неправдами отстояла своего сына. Но и это еще не все…

Теперь пришла очередь удивиться Черепанову: «Вот так ученый!». Невозмутимым оставался только Беляков. Похоже, что с такими «белыми и пушистыми» ему частенько приходилось иметь дело.

Сидорченко между тем продолжал:

— Через несколько лет, когда Реваз Константинович уже работал в университете, в археологическом музее исторического факультета произошла кража. Грабители не тронули ничего, кроме нескольких очень редких монет античного времени. Их, кстати, так до сих пор и не нашли. И вновь в поле зрения моих коллег попадает Мачавариани Реваз Константинович.

— Странно, — перебил капитана Виталий Заборский, — я был у Реваза дома. И никаких монет там не заметил. Если у него была коллекция, должен же он был где-то ее хранить?

— А ты и не мог видеть монеты у него дома, — ответил Виталию капитан. — Дело в том, что после кражи из музея руководство факультета поставило Мачавариани условие: или его хобби, или работа. Реваз выбрал второе. Некоторые монеты из своей коллекции он продал, а большую ее часть передал в музей. Хотя и после этого наши ребята не раз фиксировали его на черном рынке среди коллекционеров. Однако сей факт не является преступлением. У нас на такой рынок даже полковник Перебейнос захаживает. Книжки про Тутанхамона покупает…

— Ты, капитан, хочешь сказать, что этот Реваз с самого начала хотел меня кинуть?

Лицо Степана Степановича, отдававшее желтизной, на глазах багровело. Ничего ему не ответив, капитан Сидорченко сел и принялся сосредоточенно раскладывать листы бумаги по отделениям своей папочки.

— Что-то здесь не так, — сдерживая волнение, заговорил Черепанов. — Викторию Сливко убили в камере по приказу генерала. Это, надеюсь, ни у кого не вызывает сомнений? Но кто же тогда убил Якова Матвеевича? О том, что Ракошиц изготовил копию пекторали, подручные генерала не могли знать. Да и Реваз в это время был в Лугани у Степана Степановича.

— Я думаю, что у него были помощники. Или помощник, — со знанием дела заявил охранник Белякова Виктор.

— Или помощница… — тихо прошептал из своего угла Заборский, при этом его лицо стало белым как мел. — Я, кажется, понял… Я все понял, Иван Сергеевич! Я знаю, кто убил ювелира! Но этого не может быть…

— Что ты, как принц датский, заладил: быть или не быть? — Черепанов с раздражением глянул на Виталия. — Рассказывай, что думаешь!

Прежде чем что-то сказать, Заборский налил себе минеральной воды и парой глотков осушил стакан.

— На днях из больницы выписали нашего оператора Стаса Папазова. Ну, того парня, который снимал ваш юбилей, — напомнил Белякову Виталий, поймав его недоуменный взгляд. — Захожу я как-то к ребятам в монтажную, а там Стас просматривает черновой материал, который остался после работы над фильмом. Ему интересно стало, что же он наснимал такого, за что вечером по башке получил. Ну я и присел рядом. Так вот, когда на экране показались подруги Полины Георгиевны, на заднем плане вдруг мелькнул знакомый силуэт. Но я не придал этому значения, потому что этого просто не могло быть.

— Ты опять за свое, Гамлет? — не удержался Черепанов.