Проклятие обреченных

В начале весны Ада уехала с дядей Леней в Италию – у него там велись какие-то переговоры, что ли, Аде же хотелось пройтись по магазинам. Но дядя Леня обтяпал свои делишки быстрее, чем можно было предположить. Он предлагал Аде остаться в Милане одной, но ей уже надоел раскаленный зной узеньких улочек, она соскучилась по Михаилу и решила вернуться на неделю раньше, устроить жениху сюрприз. Ах, будь она чуть постарше, чуть поопытней, сообразила бы, что такие приятные неожиданности могут самой выйти боком, что свой приезд нужно анонсировать хотя бы за сутки, чтобы жених успел отоспаться, вымыть посуду и выбросить из пепельниц окурки с напомаженным фильтром! Но она была еще очень юна и глупа, поэтому без предупреждения поднялась в холостяцкую квартиру Панова, которую тот не без шика именовал «студией», открыла дверь своим ключом… и застыла. Зрелище было то еще.

Широченная кровать, и без того занимавшая в «студии» центральное место, вознесенная на помост, была ярко освещена. На ней, на незнакомом Аде приторно-розовом покрывале, кувыркались две обнаженные нимфы, выворачивали друг друга наизнанку с профессиональным бесстыдством. Свидетелями распутных увеселений двух подружек были трое, если не считать остолбеневшую Аду. Кто-то не в меру бородатый, по пояс голый, с лоснящимся торсом кентавра, держал в руках видеокамеру, упоенно снимая гнусное зрелище. Панов, как всегда облаченный в корректнейший костюм, сидел, развалившись, в кресле и дирижировал всем происходящим. А у ног его примостилась еще одна почти голая нимфочка, копия тех двух, что на кровати. Нимфа производила руками какие-то действия, какие именно – Ада разбираться не стала. Она хлопнула дверью ненамеренно громко, и Панов догнал ее на выходе из подъезда.

Для начала Ада наградила проштрафившегося женишка двумя смачными плюхами, которые удачно легли на его довольно-таки упитанную физиономию, причем компания тинейджеров, угнездившаяся на скамейке неподалеку, смешливо ей поаплодировала.

– Штаны застегни… режис-сер! – приказала Ада Панову, и тот в смущении повиновался. И сразу же принялся оправдываться.

Что он нес, аж уши вяли! По его словам, выходило так, что все это какое-то дурацкое недоразумение, которое объясняется очень просто. Даже непонятно, отчего Ада так расстроилась. Он решил осуществить свою давнюю мечту, снять концептуальный шедевр «Секс и безумие в Южном Бутове», который оценил бы первый же фестиваль авторского кино. Панов чувствовал вину только за одно обстоятельство, а именно за действия третьей, не примкнувшей к киносъемке девицы… но полагал, что ему можно это извинить. Режиссеры, они все такие.

Очевидно, прокатчик видеокассет окончательно вошел в роль, почувствовал себя богемным персонажем и теперь говорил Аде о миссии художника, о нелегком пути к вдохновению, о новых формах в искусстве, заикнулся даже о музах, что издавна представлялись человечеству в образе прекрасных дев.

Это Аду доконало.

– Послушай, – сказала она возлюбленному мягко. – Я, может быть, чего-то не понимаю… Мне показалось, ты снимаешь обыкновенную… обыкновенную порнографию.

Михаил посмотрел на нее с сожалением.

– Ты никогда меня не понимала, – изрек он все тем же тоном богемного персонажа. – Может быть, ты еще слишком молода… Но откуда столько ханжества, милая?

Панов крутился, как Виляй на вилах. Ему хотелось и рыбку съесть, и удовольствие получить – то есть удержать при себе выгодную невесту, но при этом не поступиться мужским самолюбием. Ада посмотрела-посмотрела на него, да и села в автомобиль, и дверцей хлопнула.

Дядя Леня был дома – редкий случай. В его кабинете было темно из-за опущенных штор, мягко светился монитор. Дядя работал, фальшиво насвистывая популярную песенку. Свист прекратился.

– Ада, детка, это ты?

Она промолчала, и дядя Леня скоро появился в дверях собственной персоной. Борода всклокочена, на носу очки в толстой оправе, босиком и в домашнем джинсовом комбинезоне. В руке пакет молока. Они оба, дядя Леня и Ада, любили пить молоко из пакетов, ужасная привычка!

– Что-то случилось?

Ада прошла в кабинет, опустилась на приятно прохладный кожаный диванчик и рассказала дяде Лене всё. Все события сегодняшнего дня, такого накаленного и драматичного. На удивление, дядюшка оказался равнодушен к постигшей Аду утрате. Напротив, многое показалось ему смешным.

– Ну и хорошо, что вовремя его раскусила! – провозгласил он, словно тост, и отхлебнул молока из пакета. – Детка, к чему эта мировая скорбь? Ступай прими ванну, выпей чаю с медом, поспи часов десять – двенадцать, и все как рукой снимет! Как рукой снимет!

Да, здесь долго пришлось бы ждать сочувствия! Ада пошла к себе, переоделась в халат, набуровила в ванну горячей воды и добавила пены. Пена пахла шоколадом, и на душе у Ады вдруг повеселело. Повернула ключ в двери, сбросила на пол халат. Что-то звякнуло. Что там, в кармане?