Проклятие Пифоса

— У меня нет ни времени, ни возможности для дисциплинарных взысканий, — сказал он. — Но не смей больше подводить меня.

Тон его механического голоса говорил сам за себя. Гальбе не давалось второго шанса. Ему выдвигался ультиматум.

— Не подведу.

Капитан смерил сержанта пристальным взглядом.

— Я не привык разъяснять свои приказы.

Такого Гальба не ожидал.

— И не должны, мой лорд.

— Но я хочу, чтобы ты мне кое-что объяснил. Ты считаешь, что я приказал тебе бросить Саламандр на произвол судьбы, не так ли? Ты думаешь, что мной в тот момент двигала злоба, а не стратегическая необходимость.

— Нет, брат-капитан, — ужаснувшись, замотал головой сержант. — У меня и в мыслях подобного не было.

— Тогда почему ты колебался?

Хотел бы он сам знать ответ. Хотел бы назвать причину. Но ответом капитану стала лишь леденящая кровь тишина. Гальба чувствовал, что в груди его разверзлась пустота, бездна, в которой могли таиться самые тлетворные сомнения и в которую он отказывался заглянуть. И все же Аттик подталкивал его к краю. Жуткие секунды снова начали свой отсчет, а Гальба так и не нашелся, что ответить. Напротив, ядовитые вопросы капитана порождали новые, отравляющие еще больше.

Гальба смотрел на командира — существо, истребившее в себе плоть до такой степени, когда уже невозможно было отличить доспех от тела, что скрывалось под ним. Он думал о единственном живом глазе, который смотрел на него из металлического черепа, и в голове его пронеслась мысль, что эта последняя уступка человечности была для Аттика всего лишь выражением его презрения. Из темных глубин мерзким червем выполз вопрос, никогда не произносившийся открыто, но, быть может, неосознанно выражавшийся в его прохладном отношении к собственным бионическим улучшениям. Если полный отказ от плоти был жизненной целью X легиона, то почему сам Феррус Манус так и не прошел этот путь до конца? Все преображение примарха ограничивалось лишь его серебряными руками. Аттик зашел намного дальше, но чем это могло обернуться?

Шесть секунд. Гальба моргнул. Ему противела нелепость подобных мыслей, ибо они подвергали сомнению самые основополагающие убеждения Железных Рук, в которые он искренне верил. И отвратительное, хаотичное буйство органики, свидетелем которому он только что стал, лишь укрепило его в приверженности разумности и упорядоченной эффективности машин. Ясность ума вернулась к нему, и он почувствовал, что знает ответ. Причиной всему был стыд.

Но прежде чем Гальба успел высказать это, Аттик заговорил снова.

— Ты смог чего-то добиться своей задержкой? Спас хотя бы одного воина, неважно из какого легиона?

— Нет, мой лорд.

— Какую пользу могли принести кому-то лишние шесть секунд на том поле?

— Никакую.

— А что, если бы в результате твоего выбора пострадала госпожа Эрефрен?

— Это была бы катастрофа, — он не пытался оправдать себя ничтожными извинениями за то, что оставил ее на попечение подчиненного. Он не искал прощения за свои былые действия. Он найдет искупление в будущих.

Аттик кивнул — плавно, словно орудие башенной установки в поисках цели.

— Никакой пользы, — повторил он. — Я не питаю теплых чувств к нашим братьям из других легионов, Гальба. Но я действую во имя Императора. Всегда. И если я отдаю приказ, значит, верю, что это приблизит нас к победе. Всегда. Это ясно?

— Так точно, брат-капитан.

— Хорошо. Тогда давай узнаем, что нам может сказать госпожа Эрефрен.

Астропат стояла рядом с Вектом.

— Наши благодарности, брат, — произнес Аттик.

— Это мой долг, брат-капитан, — довольно ответил апотекарий и удалился.

Гальба мысленно поблагодарил Аттика за то, что своими словами он дал Векту понять, будто тот подчинялся приказу вышестоящего командования. Человечность в словах капитана удивила сержанта, а удивление, в свою очередь, пристыдило. Он загнал свои сомнения обратно в темную бездну и наглухо запечатал ее.

Эрефрен держалась, как всегда, стойко, но от постоянного напряжения на ее лбу проступили глубокие морщины. Тонкая струйка крови текла из ее левого глаза.

— Мы уже близко, — сказала она ровным голосом. Не слабым, но тихим, изнуренным, словно ее присутствие здесь было лишь иллюзией, а сама она взывала к ним откуда-то издалека.

— Варп утягивает вас, — отметил Аттик.

— Он пробует, да, — согласилась астропат. — Но этому не бывать. Не бойтесь, капитан, — она улыбнулась, походя на древнюю икону смерти. — Но вы ведь и так не боитесь, верно?

— Я абсолютно уверен в ваших силах, госпожа, — заверил ее Аттик — воплощение металла, провозглашающее триумф решимости над плотью. — Куда нам дальше идти?

Женщина указала направление, и Аттик вновь повел воинов за собой. Снова на восток, еще глубже в джунгли. Местность была абсолютно ровной. Вокруг не осталось никаких примет, по которым можно было бы ориентироваться. Деревья росли еще плотнее, чем на склоне, обступив Железных Рук зеленой тюрьмой.

— Брат Гальба, — вызвал по воксу Кхи’дем. — Я знаю, что помощь нам дорого тебе обошлась.

Гальба не стал отвечать. Его это не волновало. Поле крови и зелени осталось позади.