Проклятие Пифоса

— Вы осознаете то, что увидели? — спросил у них Аттик. Его грубый электронный голос рассек ночную тишину. — Вы — подданные Империума и подчиняетесь воле Императора. Такова же судьба всех — животных, ксеносов, людей, — кто отвергает эту волю. Трудитесь на совесть, сражайтесь достойно. Заслужите нашу защиту. Или же вы заслужите наше милосердие.

Последнее слово обернулось презрительным шипением. Гальба даже не моргнул. Глядя на толпу смертных, он видел сборище плоти. В своей слабости насколько они отличались от уничтоженных насекомых? Был ли прав Кхи’дем, утверждая, что от них будет какая-то польза? Пока они не могли защищать свое поселение самостоятельно, то были всего лишь тратой драгоценных ресурсов. И вот они здесь, со стороны глядят на войну. Рвение ли он видел на их лицах? Да, именно так.

— Вы меня слышали? — потребовал ответа Аттик. Его голос хлестал электронным кнутом, его тело застыло неподвижным силуэтом грозного бога войны, подсвеченным огнями из ада, который он принес в реальность.

Люди отпрянули. Но когда они утвердительно закричали, то в их голосах Гальба ощутил воодушевления больше и страха меньше, чем он ожидал. Сержант ощутил, как между ним и смертными растет пропасть. Плоть становилась для него непостижимой.

Но затем перед его мысленным взором проскочило лицо Каншеля. Он увидел нерушимую верность слуги и его смертный ужас. Его презрение увяло и расцвела жалость — даже к такому стаду, что сейчас он видел перед собой. Воин метался между ненавистью к плоти и потребностью защищать ее, как вдруг понял, что Аттик теперь смотрит на него.

— Другие будут? — спросил капитан. Теперь он говорил тихо, чтобы его мог слышать только Гальба. Тихо и холодно.

— Другие?

— Будет ли новая атака?

— Брат-капитан, я не знаю.

— Внизу ты знал.

— Да, — согласился он. — Но я не представляю, почему понял это.

Аттик нагнулся к нему.

— Слушай внимательно, брат-сержант. Ты будешь сообщать мне о любой полученной информации немедленно.

— Разумеется, но я…

— И запомни еще вот что. Что бы ни творилось с Империумом, наш легион остается верен приказам Императора. Я не потерплю нарушения Никейского эдикта и не стану мириться с колдовством в наших рядах. Ты меня понял?

— Я не псайкер, капитан. Я…

— Ты меня понял?

— Так точно, мой лорд.

Гальба слышал голос воина-машины и задумался, какие еще голоса ему доведется услышать и чем это для него обернется.

Глава 13

АНАЛИЗ СИТУАЦИИ. ОГНИ ВЕРЫ. ТАНЕЦ

Впечатляющая речь, — заметил Кхи’дем.

Птерон кивнул.

— И показательная.

Они стояли у частокола и наблюдали, как толпа расходится после тирады Аттика.

— Он не питает теплых чувств к смертным, — признал Саламандра, — и это не новость. Но не кажется ли тебе, что его неприязнь переросла во что-то более опасное?

— Нет, — после секундной задержки ответил Птерон. — Пока что нет. А тебе?

— Мне тоже нет.

Кхи’дем надеялся, что не обманывается собственным оптимизмом. Он понимал, к каким последствиям может привести игнорирование признаков опасности. И еще он понимал: случись худшее, Саламандры и Гвардия Ворона не многое смогут сделать. В отделении Кхи’дема осталось всего четверо боевых братьев — на одного больше, чем у Птерона.

— Он недвусмысленно требовал верности Императору, — продолжал сержант. — В его словах я слышал презрение. Я видел лидера, который намерен управлять своими подчиненными при помощи страха. Но он не делает ничего преступного. Я не согласен с его методами, но мне нечем оспорить его цели.

Он криво улыбнулся Птерону.

— Прошу, скажи мне, что во мне говорит разум, а не надежда.

Птерон усмехнулся — сухо и очень коротко.

— Откуда тебе знать, что моя уверенность строится на более весомых основаниях?

— Значит, мы продолжаем топтаться на одном месте. Мы должны верить в нашего брата.

— Вера, — пробормотал ветеран. — Император приучил нас относиться к этому слову с подозрением. Возможно, если бы мы делали это с большей строгостью, Империум бы не докатился до такого.

— Он низверг веру в ложных богов, — мягко поправил Кхи’дем, — но не веру друг в друга. Или в мечту об Империуме. Он верил в своих детей.

— И вот как мы отплатили за это, — в словах Птерона не было ни капли цинизма, только неимоверная скорбь.

— Мы еще покажем себя достойными. Должны показать.

— Согласен, — сказал Птерон, и с минуту они молча смотрели на угасающие огни.

Кхи’дем прочистил горло.

— Сожалею о гибели твоего брата.

— Спасибо. Жизнь на этой планете… — Птерон покачал головой. — Я думал, что ее абсолютная враждебность больше не способна меня удивить, но ошибался. В этом нет никакого смысла. Я все еще уверен, что подобное противоестественно.

— Но если этот мир рукотворен, то это лишь подкрепляет убеждение Аттика в том, что против нас здесь действует разумный противник.

— В этом я не сомневаюсь.

Кхи’дем задумался над своими следующими словами.

— У тебя есть доказательства, не доступные остальным?

Птерон улыбнулся.

— Да, брат. Когда-то я был одним из библиариев моего легиона. Но я не нарушаю Никейский эдикт.

— Никогда бы не подумал.