Проклятие Пифоса

Вдруг он понял, что не может доверять даже своей дилемме. Уверенность окончательно покинула Гальбу, когда Аттик позвал его для личной беседы. Они разговаривали в капитанских покоях — небольшом модульном помещении без окон, пристроенном к командному центру. В центре безликой комнаты с голыми пласталевыми стенами находился стол с разложенными на нем звездными атласами и растущей коллекцией карт Пифоса. Аттик не отказался от идеи вычислить ставку противника и регулярно отправлял штурмовые катера на разведывательные вылеты, что с каждым разом охватывали все большую территорию на побережье. По результатам составлялись контурные топографические карты непокоренных джунглей. Листы пергамента были сплошь исписаны различными пометками, и практически все они были грубо перечеркнуты — хрупкие напоминания о непрекращающемся разочаровании.

Присесть было негде. В помещении вообще не оказалось мебели кроме стола. Аттик захлопнул дверь, снял шлем, положил его на стол и принялся неторопливо, размеренно расхаживать по комнате. Гальба понял, что именно так капитан использует свои покои. Они стали обителью его неспокойных мыслей.

Наконец Аттик заговорил:

— Значит, ты хочешь, чтобы я сжег руины?

— Чувства подсказывают мне, что вы должны, брат-капитан, — это был самый чистый и честный ответ, который Антон мог дать. Он надеялся, что командир обратит внимание на его выбор слов.

И он обратил.

— Чувства? Я не ослышался?

— Да.

— А что ты думаешь о том, что нам делать дальше?

— Я не уверен.

Аттик остановился и с другого конца стола посмотрел на Гальбу холодным, точным, изучающим взглядом. Сержант почувствовал, что его оценивает разум столь же нечеловеческий, как у когитатора. И как левый глаз был единственным видимым отголоском плоти, оставшейся в Аттике, так последней живой эмоцией внутри него осталась ярость.

— Объяснись, — потребовало чудовище войны.

— Мой главный порыв — сжечь руины. Разрушение в таком случае неизбежно, но я хочу именно сжечь их. Я должен так поступить, капитан. Это все, о чем я могу думать. Но…

— Но ты избрал такой способ разрушения, не исходя из каких-то логичных заключений.

— Совершенно верно.

На несколько мгновений Аттик погрузился в раздумья.

— Это разумная стратегия. Действительно, наиболее эффективным способом уничтожить эту постройку было бы использование того или иного вида пламени. Сержант, когда у тебя возникло это желание сжечь?

— Прошлой ночью.

— Понятно. Тебе приходила в голову мысль, что руины могут быть источником помех, до того, как об этом сообщила госпожа Эрефрен?

— Никак нет.

— Что может быть источником твоего наития?

— Не могу знать.

— Неужели?

В бионическом голосе Аттика практически не осталось интонаций. Капитан только менял уровень громкости и по желанию растягивал некоторые слова и звуки. Но и этих вариаций сполна хватало, чтобы передать все богатство его эмоций. Гальба без труда уловил скептицизм в этом единственном слове. Но он продолжал настаивать на своем.

— Я не знаю, что является источником. Но знаю, что не является. Я не псайкер. Как бы я смог скрывать это от вас и от остальных братьев так долго? Капитан, — воззвал он, — разве давал я вам хоть когда-нибудь повод усомниться в моей верности?

Голова Аттика на долю градуса склонилась направо.

— Нет, не давал, — признал он. — Но порой твое поведение на этой планете трудно объяснить.

— Разделяю ваше недоумение.

Электронное ворчание прозвучало уклончиво. Оно не было враждебным. Равно как и не было снисходительным.

— Пойми меня правильно, сержант. Какова бы ни была природа слабости, что одолевает тебя, сейчас меня заботят только возможные ее последствия. Навредишь ли ты нашей операции? Навредишь ли роте?

— Я бы никогда…

Аттик вскинул руку, отсекая любые возражения.

— Если ты сам в полной мере не понимаешь, что с тобой происходит, да еще и против твоей воли, значит, твои намерения роли не играют. Следовательно, твоя верность — тоже.

Гальбе на это нечего было ответить. Логика была непрощающей. И неопровержимой.

— Как вы намереваетесь поступить со мной? — спросил он.

— Не уверен. Я не люблю неопределенность, брат-сержант. Особо я презираю ее в себе. Но мы оказались в непростом положении. Каким бы ни был источник твоего знания, ты смог предупредить нас об атаке этих паразитов в руинах. Это было полезно, хоть и необъяснимо. — Капитан стукнул пальцем по столешнице. — Опиши мне в точности все, что произошло.

— Я почувствовал, как что-то приближается.

— Почувствовал как? Интуитивно?

— Нет, — Антон выдержал паузу. — Я слышал шепот.

— В ночь первой атаки ты утверждал, что чуешь запах шепота.

Гальба кивнул.

— Именно так.

— Тогда я списал все на вызванные варпом галлюцинации. Последующие события показали ошибочность этой теории. Значит, шепот. Он говорил что-то разборчивое?

«Тук-тук-тук», — отстукивал палец.

— В руинах — да.

— Что именно?

— «Предупреди их. Оно идет. Посмотри направо».

Постукивание прекратилось.

— Весьма разборчиво. Их произносил твой голос?

— Нет, — с отвращением бросил Гальба, вспомнив тот голос. Ржавчина. Черепа. Камни.

— А теперь? Этот шепот говорил с тобой снова?