Проклятие Пиковой дамы

Я его догнал, а он даже не сразу меня узнал. Тоже весь потерянный, огорченный, но оно, конечно, и понятно. Мы с ним до Невы дошли, встали у парапета, разговорились. Странный у нас разговор получился. Мы с ним каждый о своем говорили, горячились, жаловались, а друг друга вроде как и не слушали. А потом он перстень достал, и вот тут я вдруг обо всем забыл, стоял и смотрел на перстень как зачарованный, таким он мне удивительным показался, невероятным, будто вся вселенная в нем отражалась. Словно затягивало меня в глубь камня. Я попросил посмотреть, он дал. Я вертел его в руках и налюбоваться не мог. А он все говорил, говорил, я его не слушал, на перстень смотрел. А потом он сказал, что ему пора, и попросил перстень вернуть. И вот тут что-то странное на меня нашло. Мне вдруг стало жалко его отдавать. Подумалось отчего-то, что этот перстень сумасшедших денег, наверное, стоит, а мне очень деньги нужны. И что Геннадий этот, по сути, счастливчик, а мне вот всю жизнь не везет. Он стал требовать перстень, а я его в руке сжал и не отдаю. Тогда он отбирать стал, а я все равно не отдаю. Мы драться стали. Я в первый раз в жизни дрался, точнее, и не дрался, а так, отмахивался. А потом я сам не понял, как это вышло, разозлился, схватил его на руки и бросил в воду. Я никогда ничего подобного не делал, у меня и сил столько нет, а вот как-то вышло, — растерянно развел руками Воробьев. — Я тут же пожалел, хотел его вытащить, помочь ему. Он же не утонул, его просто течением сносить стало, и там же парапет, не выберешься! Я очень испугался. Побежал вперед к мосту, там впереди спуск к воде был, я вниз по ступенькам побежал, и Геннадий туда же греб, но его все время сносило, я ему руки протягивал, вытащить хотел, но руки были скользкие, он ухватился. А удержаться не смог, и устал, наверное, очень, и вода была холодная. Я так старался, что даже сам в воду упал. А когда упал, о Геннадии уже не думал, испугался, что сам могу утонуть, и действительно, еле-еле из воды выбрался. Когда осмотрелся, Геннадия уже видно не было, я очень испугался. Да и холодно было, и я побежал, только не к Медному всаднику, а к мосту Лейтенанта Шмидта, и все время на воду смотрел, но Геннадия больше не видел, а потом я остановил какой-то фургон хлебный, он как раз от булочной отъезжал на площади Труда, и он меня пожалел, и до дома довез, и даже батоном угостил. А перстень так у меня и остался. Я уже дома, когда успокоился, все обдумал и понял, что его спрятать надо и никому о случившемся не рассказывать. Я знал, что мне никто не поверит, что я убивать не хотел. — И тут Александр Федорович скрючился и заплакал тихо, отчаянно, безнадежно.