Проклятие пражской синагоги

– Он-то был, – пробормотал Карел, поднося к губам сигарету и глядя на фонари, горевшие внизу во дворе. – Как мальчишка. Наверное, потому что он и был тогда еще мальчишкой. Он ее боготворил, но она того не стоила. Поверь мне, я всегда гораздо лучше него разбирался в женщинах. Просто в силу несравнимо большего опыта. Хотя там и без всякого опыта становилось понятно, что девочка использует его. Их роман начался рано, еще в гимназии. Допускаю, что он был у нее первым, но уж точно не последним и никогда – единственным. Прага – маленький город. Это Войтех после гимназии учился в Брно, а она осталась тут. Мы с ней немного пересекались в ночных клубах: я там выступал, она – тусовалась. Я бы, конечно, ее даже не заметил, если бы не знал, кто она. Но я ее знал. И замечал, как она себя ведет и с кем проводит время.

– И поэтому ты затащил ее в постель и сделал так, чтобы Войта это увидел? Очень благородно, – фыркнула Саша. – Словами сказать нельзя было?

– Да говорил я ему, он меня не слушал. Считал, что я просто предубежден против женщин. Мне пришлось прибегнуть к шоковой терапии. – Карел недовольно поморщился: это все прозвучало так, как будто бы он оправдывался. Раньше он подобного за собой не замечал. – И должен сказать, это оказалось проще, чем я думал. Даже среди моих фанаток находились те, кто строил из себя недотрогу пару минут, чтобы соблюсти приличия. А она, кажется, так обалдела от счастья, когда на нее обратила внимание рок-звезда, что про это забыла напрочь. Полагаю, собиралась чем-то таким меня в постели поразить. Думала, наверное, что я сам на ней женюсь. В крайнем случае, возьму на содержание. По-моему, это была ее единственная цель: найти мужа, чтобы он ее содержал. Только дураков жениться на ней, кроме Войты, не нашлось. И знаешь, что самое обидное?

– Что?

– Войта так и не понял, что я сделал это только для него. Он собирался все свои немногочисленные мечты положить на алтарь будущего брака. И он бы не получил ничего взамен, кроме разочарования, но злился только на меня за это. Как будто я виноват в том, что он выбрал себе худший из возможных вариантов спутницы жизни. Если бы эта дура не начала прямо там орать на него, вываливая ненависть и презрение, которые всегда к нему испытывала, а разревелась бы, упала ему в ноги и сказала бы, что совершила глупость, все мои усилия оказались бы напрасны. Поженились бы по расписанию. – Карел резким движением затушил окурок в пепельнице, стоявшей на столе. – Так что вот. Меня он какое-то время видеть не хотел вообще, потом отошел. Он всегда отходит. Ему просто нужно время. Я не жду, что ты сейчас поймешь мои мотивы, но если уж он тебя посвятил в отдельные детали этой истории, то держи ее всю.

Саша тоже докурила, но, в отличие от Карела, окурок в пепельницу положила медленно и аккуратно, как будто старалась поменьше шевелиться, чтобы не расплескать какие-то свои мысли и чувства.

– Если ты такой заботливый брат, что ж ты позволил ему эти три года быть одному? – спросила она. – Ты не знал его номер телефона? Адрес? Не мог его найти?

– Да я его и не искал, – Карел выглядел удивленным. – Зачем мне было это делать? Он ясно дал понять, что не хочет общения. Я тоже ничего не мог ему предложить. Я всегда настаивал на том, чтобы люди уважали мой выбор, даже если не способны его принять. Поэтому я уважал его выбор.

Саша еще несколько секунд разглядывала его лицо, видя на нем только искреннее удивление, как будто он на самом деле не понимал, что именно она пытается ему предъявить. Она снова отвернулась от него, борясь с желанием закурить новую сигарету. Не стоило этого делать, иначе она рисковала проснуться завтра с головной болью, но желание чем-то занять руки было почти нестерпимым.

– Никогда этого не понимала, – призналась она, все же пряча руки в карманы свитера и глядя куда-то в ночную темноту, где среди кустов по-прежнему мелькали крохотные огоньки светлячков. – С тех пор, как познакомилась с ним, все думала: как вы могли его бросить? Как вы все, самые родные ему люди, могли оставить его в такой сложный для него момент?

– Это потому что ты плохо его знаешь, – фыркнул Карел. – Сложный момент ему обычно нужно пережить самому. Я это заметил, еще когда он был маленьким. Насколько я помню, родители даже ни разу в жизни его не наказывали, потому что он всегда успевал наказать себя сам. Он притихал и садился читать книжку или делать уроки, когда ему казалось, что он где-то накосячил. Не играл, не гулял, не смотрел телевизор – не делал все то, что запрещал мне делать наш отец, когда пытался наказывать меня. Через какое-то время он, видимо, решал, что с него достаточно, и снова становился нормальным ребенком. Но только когда сам решал. Даже если мама пыталась расшевелить его раньше времени, у нее ничего не получалось. – Карел прервался на прикуривание новой сигареты, а потом тихо добавил: – В этот раз, кстати, тоже не получилось. По-моему, она и сама быстро поняла, что надо снова дать ему время и пространство.