Проклятие рода Лёвеншёльдов

«Да и вправду… мне-то что за забота?» – подумал Борд Бордссон и повернулся спиной к открытой могиле.

И они пошли домой.

Борд Бордссон почему-то не сомневался: как только отвернется от этого проклятого склепа, сразу же и думать о нем забудет.

Ан нет. Жена говорила без умолку: и гробик красивый, и надгробные речи – заслушаешься, и девочку жалела – надо же, как рано Господь прибрал бедное дитя. А муж только вставлял иногда словцо, иногда к месту, иногда не очень. Главное, чтобы жена не заметила, что он вовсе и не слушает, кто там и о чем говорил на отпевании. Нет, он, конечно, слышал ее голос, но приглушенно, как из-под пухового одеяла. «Нынче воскресенье, – думал он. – Может, каменщик и не захочет работать в выходной. Тогда ротмистр наверняка догадается дать могильщику далер, чтобы тот посторожил могилу. А если не догадается?»

И он даже не заметил, как начал рассуждать вслух.

– Надо было самому подойти к ротмистру Лёвеншёльду. Подумаешь, засмеют. Не засмеют! Дело нешуточное…

Борд Бордссон совершенно забыл, что рядом с ним идет его жена. Очнулся, когда она внезапно остановилась и уставилась на мужа.

– Все в порядке, – успокоил он ее. – Я все о том же… не выходит, понимаешь, из головы…

Жена не стала допытываться, что именно не выходит из головы супруга, и они двинулись дальше.

Борд Бордссон надеялся, что уж дома-то тревога рассеется. Так бы и случилось, если бы он взялся за работу, но какая работа в воскресенье? Работники поужинали и разошлись по своим делам. Он остался в гостиной один.

Назойливая мысль по-прежнему не давала покоя.

Даже сходил в стойло и почистил коня – надумал съездить в Хедебю и поговорить с ротмистром. Иначе кольцу не уцелеть – так он решил. Решить-то решил, а не поехал. Застеснялся. Вместо этого пошел к соседу, но у того были гости. И опять Борд Бордссон испугался насмешек, помялся, выпил предложенный стаканчик, промямлил что-то и вернулся домой.

Зашло солнце, и Борд Бордссон лег спать. Просплю до самого восхода и думать забуду о всяких глупостях – так он, наверное, решил. Но сна не было ни в одном глазу. Ему становилось все тревожнее. Он вертелся в постели так, что и жене не давал уснуть. Она потерпела немного, приподнялась на локте и спросила напрямую:

– Что ты вертишься, как уж на сковородке? Что тебе спать не дает?

– Да так, ничего… – как обычно ответил он. – Только вот не дает мне покоя одна штуковина…

– Ты это уже раз пять сегодня сказал. И что же это, интересно знать, за штуковина? То покоя не дает, то из головы не выходит. Со мной-то уж можешь поделиться. Глядишь, выговоришься и уснешь.

А и правда, подумал Борд Бордссон. Выговорюсь и усну.

– Да вот интересно… замуровали ли генеральский склеп? Или так он и будет стоять открытым всю ночь?

– Вот оно что! – засмеялась жена. – Так не ты один такой умный. Наверное, все, кто был на кладбище, об этом подумали. И что ж ты, спать теперь не будешь?

И ему сразу стало легче. Надо же – не он один!

Теперь наверняка усну.

Но где там! Устроился поудобнее, закрыл глаза – и тревога вернулась с новой силой. Ему чудились крадущиеся смутные тени чуть не у каждого хутора, и все они двигались туда, на кладбище, к оставленному открытым склепу.

Он попробовал не шевелиться – пусть хоть жена поспит. Но не улежал – в голове гудело, вспотел, все тело чесалось.

Жена потеряла терпение.

– А не пойти ли тебе, муженек, на кладбище, проверить, что там с могилой? – вроде бы пошутила, но получилось ехидно. – Все лучше, чем дергаться, как белка в силках.

Не успела она произнести эти слова, как он уже вскочил с постели и начал одеваться. Ехидничает жена или нет, шутит – не шутит, но она права. Права! От Ольсбю до погоста – полчаса ходьбы, никак не больше. Через час будет дома, а потом можно спать до утра. Наверняка ротмистр велел принять меры. По крайней мере, плиты опустить.

Едва за ним закрылась дверь, жена быстро оделась и бросилась вдогонку.

– Боишься, что украду у генерала перстень? – засмеялся Борд.

– Господь с тобой! Уж у кого у кого, а у тебя и в мыслях такого быть не может. Но страшно же одному на кладбище. Попадется, упаси Господи, какой-нибудь гросон или хельхест[1].

Уже почти совсем стемнело, только над горизонтом еще тлела узкая багровая полоса. Но и темень не остановила отважных супругов – они знали эти места как свои пять пальцев. Каждый поворот дороги, каждую колдобину. Шли, болтали и смеялись. И в самом деле – что здесь такого? Дойдут до кладбища, посмотрят, заложили ли склеп, и пойдут домой спать. А то Борд так и будет всю ночь вертеться.

– Неужели они там, в Хедебю, такие ветрогоны, что оставили могилу открытой?

– Скоро узнаем, – кивнула жена. – Смотри-ка, что там темнеет? Уж не кладбищенская ли стена?

Борд Бордссон остановился. Его немного удивляло бодрое настроение супруги. И вообще, зачем она потащилась за ним ночью на кладбище? Что она задумала?

– Знаешь… – сказал он. – Прежде чем туда идти, давай договоримся, что будем делать, если склеп открыт.

– А нам-то что за разница? Открыт, закрыт… посмотрим и домой пойдем.

– Ну да, ну да… Твоя правда…

Они пошли вдоль стены.