Но что с ним произошло? А вот что: он внезапно осознал, что не он, а она куда больше преуспела по части преодоления мирских соблазнов. Ради него она отказалась от богатства, от роскошной жизни. От всего, о чем мечтает каждая женщина.
Шарлотта попыталась рассказать поподробнее про визит Шагерстрёма, но куда там! Он ничего не слушал, едва она начинала говорить, закрывал ей рот поцелуями.
Пришлось его немного оттолкнуть, а когда она выговорилась, он обнял ее, и они долго сидели не шевелясь, очарованные нестерпимым блаженством примирения.
И куда делось его тщательно заготовленное красноречие? Куда делись суровые и исполненные достоинства слова, которыми он собирался поставить ее на место? Он забыл их произнести, мало того, еще несколько минут назад восхищавшая его архиепископских пропорций риторика потеряла всякий смысл. Он любил Шарлотту, хотя боялся исходящих от нее искушений, но теперь твердо знал: Шарлотта не опасна. Она вовсе не рабыня мамоны, как он боялся. Подумать только, ради того, чтобы остаться ему верной, она решительно отвергла предложенные ей несметные дары…
Шарлотта полулежала в его объятиях, на губах ее играла загадочная улыбка. Или счастливая – но разве это не одно и то же? Счастье всегда загадочно и непостижимо. Она и вправду счастлива, но о чем она думает? Может, постановила для себя, что ничего главнее и победительнее любви на свете нет? А может, решила раз и навсегда прекратить разговоры о его карьере – эти разговоры чуть не привели их к разрыву.
Шарлотта молчала, но ее молчание было так выразительно, что он без труда прочитал ее мысли.
Ну нет. Он не позволит ей превзойти себя в благородстве. К тому же он знал, чем ее обрадовать. Теперь, когда он убедился в ее бескорыстии, в ее любви, Карл-Артур решил отплатить той же монетой.
Он не произнес эти слова вслух, только подумал. Но знаете, бывают такие минуты, когда ничего не надо говорить. И, наверное, вот она, одна из таких редких минут.
Неужели она услышала его мысли? Услышала его обещание?
А он… Всего несколько минут назад суровая, логически безупречная отповедь выстраивалась сама по себе, а сейчас ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы робко выдавить:
– Ах, Шарлотта… смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за твою жертву?
Она склонила голову на его плечо и спрятала лицо.
– Любимый друг… – услышал он ее шепот. – Я ни секунды не сомневаюсь, что сможешь.
Он приказал себе успокоиться. Нет-нет, она, разумеется, ничего такого не имела в виду. Но все же надо попытаться кротко и незаметно узнать, что она хотела сказать этим «сможешь отблагодарить»… хотя… нет, он же сам вложил эти слова в ее уста.
– Что ты имела в виду – отблагодарить? Ты же знаешь, у меня нет ничего, что я мог бы тебе предложить, кроме моей любви.
Она слегка прижалась к нему и прошептала в ухо:
– Ты себя недооцениваешь, мой друг. Ты мог бы стать настоятелем собора или даже епископом.
Он дернулся так резко, что она чуть не упала.
– Вот, значит, в чем причина… ты отказала Шагерстрёму, потому что рассчитывала стать женой настоятеля или епископа… Да?
Она посмотрела на него странно, будто только что проснулась.
Ну да, что же еще… скорее всего, и вправду задремала и во сне выдала свои тайные планы. Но… почему она молчит? Считает, что его вопрос не требует ответа?
– Я спрашиваю – почему ты отказала Шагерстрёму? Хотела стать женой епископа?
Ее щеки порозовели, но она по-прежнему молчала.
Он так и знал! Раскаленная кровь Лёвеншёльдов бросилась ему в лицо.
– Я еще раз спрашиваю… ты меня не слышишь? Ты отказала Шагерстрёму, чтобы стать женой настоятеля или епископа?
Шарлотта резко вскинула голову. Он оцепенел – такой холодной яростью налились ее глаза.
– Само собой. Разумеется, – презрительно процедила она.
Он встал. Ответ подкосил его, но он неимоверным усилием воли постарался скрыть удар. Незачем показывать свою боль такому испорченному созданию, как Шарлотта. Но все же, чтобы потом себя не упрекать, он сделал еще одну попытку вернуть заблудшую овцу на путь истинный.