Проклятие рода

- Те, что, по их мнению, осязаемы: крещение – вода, и причастие – хлеб и вино! А покаяние? А таинство брака? Соборование? Миропомазание? Им этого не нужно! Потому что, по их разумению, человек это полное ничтожество и более ни в чем не нуждается. А они подумали о душе человека, стремящегося к Богу и желающему как можно чаще общаться с ним? Ведь именно таинства и позволяют нам это сделать. Да и сам цифра семь освящена мудростью Творца. Семью днями сотворения мира, семью Архангелами, семью печатями, семью церквями, семью смертными грехами и, наконец, семью таинствами!

- М-м-м… - наместник замотал седой головой, морщась, как от зубной боли. Вместо просветления в мозгах, что он надеялся получить от разговора с ученым монахом, похоже, рыцарь запутался еще больше.

- Выходит Лютер еретик? – задал он вопрос, чтобы хоть как-то получить некую ясность.

- Он не еретик. – покачал головой отец Мартин. – Он продукт того, что создала сама наша католическая церковь своей цензурой. Священное Писание должно стать книгой доступной для всех, для этого оно должно быть переведено на все языки христианских народов и сделано это абсолютно одинаково, дабы при переводе не вкрадывалось двусмыслие и разночтение одних и тех же слов, позволяющих кому-то ни было по своему трактовать Слово Божье.

- А как же латынь? – недоуменно спросил рыцарь.

- Во многих странах, где я бывал, включая и мою родину – Англию, народ не знает своего письменного языка, а ему приходиться возносить свои молитвы к Господу на латыни. Если сын Божий – Иисус из Назарета был иудей, как и большинство его апостолов, значит, изначально все речи и проповеди произносились и записывалось на древнеиудейском языке. Тогда, следуя логике, мы все должны учить язык древних иудеев. Позднее, все Святые Книги были переведены на греческий и латынь, имевших одинаковое хождение, дабы позволить всем служителям Господа говорить на одном языке, не зависимо от национальной принадлежности. Точно также хорошо говорят на латыни врачи и ученые, что позволяет им передавать друг другу свои знания. Но латынь закрыта для простонародья, ибо и своего языка они не знают. Разве у подданных нашего королевства, я имею в виду финнов, есть своя письменность, хотя они говорят и на своем языке? – В упор посмотрев на наместника, спросил монах. И сам же ответил:

- Нет! При этом мы стараемся заставить выучить их «Mater Dei» и «Pater nostrum» , а получается, что, вознося свою молитву к Господу нашему и Пресвятой Богородице, несчастные не понимают слов самой молитвы.

- Святой отец, пойду я, пожалуй… - произнес наместник, поднимаясь из-за стола, забрав со стола свой бархатный берет и стальные перчатки. Встал, но замешкался, не решаясь что-то сказать приору. Отец Мартин внимательно взглянул на рыцаря и чуть заметно усмехнулся:

- Да пребудет Господь с вами, ваша милость, а насчет налогов не волнуйтесь. Недаром наш орден нищенский, нам скрывать нечего.

Наместник еще раз подивился проницательности настоятеля и двинулся к выходу, загрохотав доспехами.

Глава 5. Воспитатель.

Приор остался в одиночестве. Он медленно поднялся из-за стола, подошел к распятию и опустился на колени. Склонив голову, монах начал молиться:

- Per Christum et cum Christo, et in Christo tibi Deo. Patri omnipotenti et unitate

Spiritus sancti omnis honor et Gloria. Iesus potential Patris sapienta Filii, virtus Spiritus sancti, sanet hocvulnus ab omni malo. Amen.

Он долго стоял еще на коленях, и долго в тишине трапезной разносилось:

- In nominee Patris et Filii et Spiritus sancti. Amen. In nominee Patris et Filii et

Spiritus sancti…

Наконец, приор замолчал, поднялся с колен, но еще долго и пристально смотрел на распятие. Одна из огромных свечей, что стояли перед резным изображением Иисуса, вдруг странно затрещала и загорелась необычайно ярко, разбрызгивая мельчайшие искорки по сторонам.

Приор кивнул и тихо прошептал:

- Ты услышал меня, Господи! – и повторил троекратно, непрестанно крестясь, - in nominee Patris et Filii et Spiritus sancti. Amen.

Затем повернулся, подошел к столу, устало сел в кресло и позвал:

- Брат Беннет!

Дверь тихо отворилась, и в трапезную вошел уже знакомый нам молчаливый монах. Он безмолвно подошел к приору и склонил голову перед ним.

- Брат Беннет, - обратился к нему настоятель, - я знаю, что ты дал обет молчания в своем служении Господу нашему и не в праве просить тебя нарушить его. Но признаюсь тебе, сегодня случилось нечто особенное, что вынудило меня обратиться к тебе с одной лишь просьбой выслушать своего настоятеля.

Монах, стоял в обычной своей манере, чуть сгорбившись, но было заметно, что его глаза, всегда опущенные к полу, на этот раз смотрели прямо в лицо отцу Мартину. Он внимательно слушал речь настоятеля. Тот поднялся из-за стола, и расхаживая по залу, продолжил: