Проклятие (СИ)

И уж тем более никаких звуков разбитых ожиданий или рухнувших надежд никто и никогда не слышит, потому что существуют они только на страницах романов. А в реальной жизни все надежды и чаяния рушатся совершенно беззвучно.

*

Драко еще раз напомнил себе, что он сошел с ума. И не потому, что сама идея была почти обречена на провал, а потому, что в случае успеха — ему конец.

Его мать с завидной энергией ринулась восстанавливать репутацию и положение семьи. Идеей фикс, прочно поселившейся в ее голове, стало восстановление утраченных привилегий рода Малфой и возвращение оного на прежние довоенные позиции. Влияние и статус Малфоев сильно пошатнулись, но Нарцисса не сдавалась. Благотворительность, меценатство, помощь пострадавшим семьям, прямое и опосредованное участие в устранении последствий военного времени. Особенно навязчивой была мысль, что значимость их рода и статус в обществе непременно должны достигнуть прежнего уровня к возвращению Люциуса из Азкабана.

Как заботливая супруга, Нарцисса полагала, что для угнетенного заключением мужа нет ничего лучше и целебнее, чем снова возглавить успешный и влиятельный род.

Несмотря на внешний альтруизм, Малфои оставались Малфоями. Драко готов был дать на отсечение собственную голову, что хоть родители и излучали сдержанность и терпимость, а слово “грязнокровка” и вовсе стало чем-то вроде табу для их семьи, их отношение к маглорожденным осталось прежним, хоть и стало менее радикальным.

И уж тем более, неизменным остался и круг общения, состоящий сплошь из чистокровных семей.

Сам Драко на этот счет никаких убеждений не имел. Маглы казались ему предыдущей ступенью эволюции, куцым подобием нормального человека. А маглорожденные волшебники, что ж, он просто перестал о них думать. В его настоящей жизни эта тема утратила свою актуальность. Он не сталкивался с ними дома за ужином, не общался в пабе после тяжелой недели. Да и необходимость взаимодействия на работе воспринималась им крайне равнодушно. Малфой просто их не замечал, оставив позади радикальные взгляды вместе с подростковыми прыщами.

Они казались ему волшебниками “второго сорта”, вот, пожалуй, все. Еще не хватало тратить свое время и силы на подобные размышления. А говорить об этом и вовсе с недавнего времени считалось плохим тоном среди людей его круга.

И если бы Нарцисса знала, что Драко собирается сделать, она бы одним взглядом превратила его в камень.

Но, что уж кривить душой, Малфой не мог выкинуть из головы все, что случилось. Он должен хотя бы попробовать отыскать Драко, которым он никогда не стремился и не осмеливался быть. И ту Грейнджер, чей образ никак не оставлял его в покое, вынуждая раз за разом присматриваться к настоящей Гермионе в поисках хотя бы косвенной, слабой связи.

Он нашел Грейнджер, где и всегда.

Вопреки негласному обоюдному соглашению не нарушать тишину, Малфой прервал молчание, как только занял свое уже привычное место.

— Что это? — спросил он, указывая на подшивку документов на коленях Гермионы.

Она, немного подумав над ответом, перелистнула очередную страницу. На колдографии была изображена миниатюрная резная шкатулка.

— Пытаюсь разобраться, как это работает.

— Какой в этом теперь смысл?

— Из-за нее мы здесь.

— Мы здесь не из-за этого, — Драко постучал пальцам по изображению, — мы здесь по вине идиота, который вообразил, что неизвестный артефакт — отличная емкость для мятных леденцов.

— Он и сам стал жертвой свой легкомысленности, — мягко возразила Гермиона, — и спит до сих пор.

— Как я и сказал — идиот.

— Мистер… — Грейнджер слегка нахмурилась, — не помню, как его. Такой же пострадавший, как и мы. Он не знал, что шкатулка проклята.

Малфой вскинул бровь, одарив Гермиону ехидным взглядом.

— Однако! — хмыкнул он. — Они назвали это проклятием?

Грейнджер вместо ответа только пожала плечами. Только Малфой мог найти в этом повод для веселья. Хотя, стоит признать, ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы не ответить на его шутливый озорной взгляд. И не факт, что у нее получилось — ведь Драко вдруг улыбнулся ей так, как настоящий Малфой не улыбался никогда. Зато так часто делал кто-то, очень похожий на него.

— Грейнджер, — Малфой кашлянул, прерывая затянувшуюся паузу, — Гермиона.

Она удивленно вскинула брови. Драко нервничал. Вот напасть — почему она это знает? Ведь никому и в голову не придет — что Малфой-младший начинает поправлять все, что только может быть поправлено, и разглаживать сто и еще одну несуществующую складочку в моменты наибольшего душевного волнения.

Почему-то это сейчас казалось забавным. Словно она вновь перенеслась туда, где Малфой был не главным школьным врагом, а кем-то очень знакомым и совсем не чужим.

— Малфой, Драко, — не удержалась Гермиона, произнося его имя тем же официальным тоном, что и он секундами ранее.

Драко чуть помедлил, всматриваясь в ее лицо.

— Меня сегодня выписывают.

Они оба замерли, глядя на воробьев, которые, плескаясь в фонтане, подняли в воздух целый рой брызг. Ни один, ни другой, судя по всему, не видели птичьего веселья, прислушиваясь к чему-то внутри себя.