У Василия даже дыхание перехватило от такого кощунственного отношения к древнему предмету. Он заорал:
— Немедленно снимите и больше не позволяйте себе этого! Имейте к древним предметам уважение, Николай! Этой диадеме две с половиной тысячи лет, а вы с ней обращаетесь, как модница со шляпкой!
Оробевший Николай послушно снял диадему и остаток вечера промолчал. Василий счел это переживаниями из-за своей провинности. После той посиделки Василий запретил Николаю без надобности трогать найденные золотые предметы, и теперь вечерами они больше занимались чаепитием и беседами, далекими от археологии.
Николай, осматриваясь, вертел головой, словно она была на шарнирах. Особенно часто он оборачивался назад и всякий раз убеждался, что позади все тихо, но успокаивался ненадолго. Внутри у него уже давно зрело недовольство Василием, своим начальником. Разве можно быть настолько близоруким, чтобы не замечать, что творится вокруг? Василий ему напоминал страуса, который, как известно, в случае опасности прячет го-лову в песок, и таким песком Василий сделал для себя науку. Те известия, которые доходили до Ямок, были подобны просто крику о том, что в стране царит хаос, все больше разрастающийся и готовый вскоре поглотить ее всю. Была бы его воля, он давно последовал бы примеру студентов, да хорошо знал характер профессора и боялся из-за этого потерять в это смутное время работу преподавателя, с трудом им полученную;
Родом Николай был из Василькова, родители не имели средств на его обучение, и только настойчивость и усердие помогли ему получить университетское образование и даже остаться здесь в качестве младшего преподавателя.
Особой радости от открытия захоронения скифа он не ощутил, так как знал, что все полагающиеся лавры достанутся профессору и Василию как руководителям экспедиции, а его доля — это лишь мозоли и тяжкий труд — перелопачивание многих тонн земли. Ко всему прочему, найденное золото грозило многими бедами в столь тревожное время. Он уже ругал себя за то, что убедил отвезти ценные находки профессору. Было бы гораздо спокойнее одному отправиться в дорогу налегке, как предполагалось по первоначальному плану, а Василия оставить охранять скифское золото. Ведь ему самому от этого золота никакой радости, а только смертельная опасность. Но в глубине души он понимал, что ни за что так не поступит с Василием, с которым за это время сблизился и испытывал к нему дружеские чувства, несмотря на то что тот при каждом случае принимал начальственную позу. И было еще нечто непонятное, недавно произошедшее с ним, вызывающее у Николая и страх и восторг.
Когда во время спора он надел на голову золотую диадему, то вдруг весь мир стал другим. Он смотрел на покрасневшее от злости лицо Василия, отчитывавшего его, и каким-то внутренним взором одновременно увидел множество всадников, несущихся по степи, и от топота их копыт содрогалась земля. Это было необычно, совсем не так, как в синематографе. Он слышал ужасающий звук, сопровождавший их движение, видел экипировку воинов до мельчайших деталей, даже улавливал вонь от разложившихся частей тел — рук и голов, которые это воинство несло на шестах вместо стягов. Один вид этого грозного войска вызвал у него смертельный ужас, а затем все исчезло и до сознания с трудом дошли слова Василия.
После Николай долго раздумывал над происшедшим с ним, но удержался и не поделился этим с Василием. Утром, только Василий отправился на раскопки, он достал диадему и надел ее на голову, но видения, как в прошлый раз, его не посетили. Вскоре пришел Тимоха и рассказал о бандитах.
Николай стал спешно упаковывать золото из захоронения, но не смог положить туда золотую диадему. Она его манила не своей исторической или материальной ценностью, а чудом удивительного видения, которое ему вновь хотелось пережить. Золотую диадему он спрятал на себе, под рубахой, припеленав ее к телу льняным полотенцем, сразу от этого пополнев. Это не было кражей, в таком случае он взял бы себе больше золотых предметов. Николай ощущал приятную тяжесть золотого обруча, и это вызывало в нем необычное чувство сродни возбуждению от прикосновения к обнаженной женщине. И как с любимой женщиной, он уже не мог расстаться с древней диадемой.
Без сомнений, Василий, как только они окажутся в безопасном месте, сразу обнаружит пропажу самой ценной находки, но последствия этого проступка Николая не волновали. Важно было то, что диадема у него, и он ее никому не отдаст, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Как поступит в дальнейшем, когда они приедут в Киев, Николай не загадывал. Он без сожаления расстанется с должностью младшего преподавателя и научной карьерой, рассчитывая взамен получить нечто более важное. Что именно? Этого он и сам не знал, но был уверен, что не пропадет в раскручивающемся водовороте революционной неразберихи.
Свой проступок Николай не отнес к проискам лукавого, так и норовившего подтолкнуть христианина к нарушению Божьих заповедей, а воспринял его как некое озарение.