Проклятие скифов

Профессор тоже был доволен своим помощником — звезд с неба не хватает, но исполнителен, инициативен и, главное, надежен. Ольшанский ввел его в свой дом, представил жене и дочери от первого брака — четырнадцатилетней толстушке-сладкоежке с лицом, усеянным веснушками. Жена профессора — Эльза — произвела на Василия ошеломляющее впечатление. Это была женщина необычайной, утонченной красоты, присущей только брюнеткам. Поражали ее искрящиеся весельем голубые глаза, лукавый прищур и звонкий задиристый смех, а когда она говорила, в голосе ощущалась легкая хрипотца — это придавало ей некий шарм. Все ее движения были плавные, изящные, это было дано ей от природы и производило сильное впечатление. В ее нарядах всегда присутствовал голубой цвет, пусть даже в отдельных деталях, прекрасно гармонируя с цветом глаз. «Роскошная женщина, — охарактеризовал ее новый преподаватель Николай и добавил: — Наш профессор для нее староват». Василий одернул товарища, считая, что так говорить неприлично и некрасиво. Хотя в глубине души, несмотря на то что профессор был для него кем-то наподобие божества, он соглашался с Николаем — настолько супруги были разными. Пятидесятилетний профессор был низенького роста, страдал излишней полнотой и одышкой. Первый раз он женился поздно и рано овдовел. Второй раз стал под венец года два тому назад. Эльзе было тогда около тридцати. Неожиданно для себя Василий влюбился в нее, не понимая, как это могло произойти. По-видимому, основная причина крылась в том, что он был практически лишен женского общества, и Эльза была чуть ли не единственной женщиной, с которой он мог спокойно общаться. Преподаватели университета были семейными мужчинами и после занятий спешили домой. Василий свободное время проводил в библиотеках или в бесцельных шатаниях по городу. Изредка профессор в меркантильных целях приглашал его к себе на дачу в Пущу-Водицу, чтобы он развлек его молодую жену, так как ему надо было спешно заканчивать очередную монографию. Вот тогда в сердце Василия и зародилась любовь к Эльзе, но он старался ничем себя не выдать. Хотя порой ему казалось, что Эльза догадывается о его чувствах и это ее очень забавляет. Часто во время прогулок по лесу Эльза декламировала стихи о любви и всякий раз интересовалась у него, не увлекается ли он стихосложением, а получив отрицательный ответ, притворно огорчалась.

Однажды во время прогулки их застал дождь, зонт был лишь один, и она велела Василию идти рядом. Он шел, одуревший от счастья, в непосредственной близости от нее, вдыхая аромат ее духов, непроизвольно то и дело касаясь рукой ее тела, даже сквозь одежду горевшего огнем. Уже подходя к дачному домику, Василий заметил, что зонт не спас их от ливня, и полностью промокшая батистовая блуза женщины заманчиво прилипла к телу, обозначив груди, отсвечивающие розовым. Ночью ему приснилась Эльза, и он с ней вел себя фривольно. На следующее утро, выбрав момент, она лукаво спросила его, что с ним, почему он выглядит, как молодожен после брачной ночи с нелюбимой. Подобная вольность в ее устах была для него неожиданностью и натолкнула на размышления, после чего он, как бы это ни было ему тяжело, постарался с ней видеться не так часто. Если все же удавалось отправиться с Эльзой на прогулку, то говорил он сугубо об истории скифов, зная, что она на дух не переносит этого, и его стали реже приглашать на дачу и домой к профессору.

Началась война с Германией, и Василий чуть было не оказался в армии, но благодаря связям профессора его оставили в покое. Жену Ольшанский теперь звал не Эльзой, а Элизой и всем рассказывал, что под этим именем она была записана после рождения в церковно-приходской книге. Василий постепенно укреплял свои позиции в университете, фактически став правой рукой профессора. Археологическая экспедиция в одесские степи летом восемнадцатого года, где он был начальником, а профессор научным руководителем, по сути была его экзаменом на зрелость, и казалось, он был близок к успеху, к которому другие шли десятилетиями, — он открыл неизвестное захоронение скифов, отличающееся от других, обнаружил золотую диадему, возможно являющуюся символом царской власти у скифов, и это могло быть открытием мирового уровня!

Успокоенный уверенностью профессора, считавшего, что происходящая революционная смута в стране временна, а наука вечна, к тому же ученые нужны любой власти, Василий не заметил наступивших перемен, за что жестоко поплатился — золотые и серебряные предметы из скифского захоронения попали в руки бандитов.