Проклятие скифов

Муж Розы Генриховны работал зубным техником, часто брал работу на дом. Огромная трехкомнатная квартира позволяла это — хоть на велосипеде по ней катайся, что сынок их Миша и делал — ездил на трехколесном. Работы у Любы было много: в квартире каждый день чуть ли не генеральную уборку сделай, на рынок сходи, обед приготовь, и не какой-нибудь — борщ да каша, а по поваренной книге, сохранившейся с царских времен. О тех временах Люба ничего не знала, кроме того, что комсомольцы их ругали, сельские старики, вспоминая о них, тяжко вздыхали, с явным сожалением, говоря при этом: «Прежние сельские общины были не чета нынешнему колхозу». Ее родители, как и большинство сельчан их возраста, благоразумно отмалчивались. Но кое-что позволяло Любе понимать, что в прошлом жилось не так уж плохо. Ее отец в молодости работал на соляных рудниках и с тех пор хранил у себя парадный мундир, который имел там каждый рабочий! Это говорило о том, что хотя хозяева рудника и были кровопийцы-эксплуататоры, но о рабочих заботились. В колхозе мундиров не выдавали, а работать приходилось не за совесть, а за страх. Как-то на собрании Никита Вороненко, злой на язык мужик, в сердцах назвал работу в колхозе панщиной, и через два дня за ним приехали люди в синих галифе. С тех пор прошло пять лет, а о нем ни слуху ни духу — может, жена Матрена и знает что, но молчит.

Жила в большом городе, в большой чистой квартире, питалась с хозяйского стола — ела такое, о чем раньше даже и не слышала, раза два в неделю ходила с хозяйкой вечером в театр, а по воскресеньям обязательно самостоятельно посещала старый одноэтажный кинотеатр «Ударник», расположенный в самом конце улицы Чкалова, — Люба считала, что жизнь у нее удалась. Однажды, чаевничая, Люба разомлела и разоткровенничалась — рассказала хозяйке, что в селе ее прозвали Актрисой, да она и не прочь ею стать на самом деле. Роза Генриховна рассмеялась, а Люба обиделась, но затем хозяйка достала какую-то книгу и заставила с выражением прочесть из нее отрывок. Услышанное ей крайне не понравилось — оказалось, что Люба ужасно коверкает слова, неправильно ставит ударения, а главное — ей не хватает чувств, чтобы передать энергетику текста. Люба расплакалась и сквозь слезы сказала, что уже не хочет быть актрисой.

Но с того времени Роза Генриховна занялась ею — ставила речь, рассказывала, как надо вести себя в обществе; обнаружив у Любы слух и приятный голос, учила ее сольфеджио, аккомпанируя на рояле. Кроме того, Любу заставляли много читать, и непременно вслух. От всего этого она уставала больше, чем от уборки и истерик хозяйки, но послушно все выполняла. Через полгода ее навестил в городе киномеханик Володя и привез продуктовую передачу от родителей. И теперь Люба увидела его, прежнего принца своих грез, совсем в другом свете: косноязычный, угловатый, длинношеий паренек в потертой кожаной куртке не по жаркой майской погоде. Вероятно, он тоже увидел ее другой, так как замялся, а потом проговорил странным, непохожим на его обычный, голосом:

— Ты стала совсем другая — городская. Я могу остаться в городе до вечера — скажу, что задержали на комсомольском активе. Отпросись у хозяев, пойдем погуляем в парке. Или поедем на автомобиле, куда ты захочешь!

Люба молча отрицательно замотала головой, и в ее ушах сразу прозвучал голос Розы Генриховны: «Для того чтобы выразить отношение к чему-либо, девушке неприлично строить гримасы или показывать жестами — она не обезьяна. Она должна словами, кратко и ясно, изложить свои мысли, иначе ее могут неправильно понять».

— Боишься хозяев? — понял по-своему Володя. — Сейчас новое время, я член уездного комитета комсомола и сумею им это доходчиво объяснить.

— Володя, ты мне неинтересен. Ни ты, ни твоя кинобудка. Прошлое сплыло, как пена на бульоне, — взяла ее ложкой и выбросила вон. Прощай, Володя, надеюсь, что мы больше с тобой никогда не увидимся.

Люба пошла прочь, и хотя она не обернулась, но знала, что Володя стоял и смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду.

Перемены в Любе заметила и Роза Генриховна, отреагировав на это по-своему:

— Молодец, девочка. Думаю, что актрисой ты все же станешь — у тебя есть для этого неплохие данные, но ты должна свои способности постоянно развивать. Это как уборка в квартире — надо найти любую затаившуюся «пыль» и избавиться от нее. Кое-что я тебе дала для начала, но этого мало. Осенью пойдешь в пролеткультучилище, а через два года — в институт.

Люба не подпрыгнула от восторга и не бросилась на шею Розе Генриховне, так как снова в ушах прозвучал ее поучающий голос: «Умей справляться с внешним проявлением эмоций. Научись смеяться, когда тебе хочется плакать, и плакать, когда ты готова хохотать. Актриса должна управлять собственными эмоциями и давать волю лишь тем, которые ей требуются по ходу пьесы». Люба, взяв себя в руки, буднично сказала:

— Благодарю, Роза Генриховна. Вы очень добры ко мне.

Роза Генриховна, глядевшая на нее с легкой холодной усмешкой, оценила ее усилия: