Проклятие Спящей красавицы

– Мама случилась! Как только она вернулась в мою жизнь, я постоянно на грани нервного срыва. А сейчас она еще и с Идой встретилась, сидят, разговаривают, ссорятся, обмениваются упреками… – Он сдвинул брови. Набычился, как говорила мать. – Я сбежал!

– Расскажи мне все. Но сначала принеси еще мадеры и вяленых томатов.

Он направился к бару, чтобы взять это и свой кофе.

С бабушкой Леня познакомился две недели назад. От нее же, а не от анонима по телефону, узнал о том, что его мать шестнадцать лет пролежала в коме и теперь очнулась.

Он выходил из офиса, когда увидел эту женщину в годах. Обратил на нее внимание лишь потому, что она очень внимательно его разглядывала. Леня подумал бы, что перед ним нуждающаяся пенсионерка, которая хочет попросить о помощи, но одета дама была добротно, в ушах золотые серьги, а на плече кожаная сумка.

– Мы знакомы? – спросил он.

– Вы Леонид Игоревич Бородулин?

– Нет. Моя фамилия Зайка. Но в свидетельстве о рождении написано – Бородулин.

– Сын Оли? – Он кивнул. – Значит, я не ошиблась. – Женщина расплылась в улыбке. Зубы у нее оказались некрасивыми. Впереди дешевый пластик, по бокам железяки. – А я Галина Бородулина… Была когда-то. Сейчас я тоже другую фамилию ношу, да и имя поменяла.

– Мы родственники?

– Я твоя бабушка, Ленечка. Мама Оли.

Он был ошарашен! Он знал, что родители Ольги пропали без вести, но отец официально, а мать нет. Просто исчезла из жизни дочери. Затерялась в какой-то далекой стране, предположительно Канаде.

– Вы вернулись в Россию? – первое, чем поинтересовался Леня.

– Я тут давным-давно, сынок. Почти двадцать пять лет.

– И только сейчас решили познакомиться с внуком?

– Все объясню. Но давай не тут? Поехали ко мне в отель, там поговорим спокойно.

– А вы точно мама Оли? – подозрительно спросил Леня.

– Опасаешься незнакомцев? Даже с виду безобидных? И правильно. – Она открыла сумку и достала из нее портмоне. – Только такое доказательство у меня есть. – Она вытащила из прозрачного отделения старую фотографию. – И я не настаиваю на своей гостинице, пойдем в ближайшее кафе.

На фото он узнал мать, хоть той было всего лет пять. Маленькая, худенькая, в шортах, майке и панаме, из-под которой выбиваются буйные кудри. С ней рядом мужчина и женщина, очевидно родители. Оля не сохранила совместных фото или планомерно от них избавилась (в старом альбоме почти все они вырваны). Но ее отца Леня видел на нескольких, а мать только на одной. На ней она держала на вытянутых руках смеющуюся дочку. Снимок сохранился лишь потому, что служил закладкой для книги, которую не открывали много-много лет. На нем мама Оли тонула в цветах черемухи.

Теперь Леня смог увидеть лицо бабушки в молодости. Да, мама была права, она не походила на нее. Как и на отца. Пара славян как будто взяли на воспитание цыганенка. Оба русые, круглолицые, с короткими ножками. Крестьяне и хитрая маленькая бестия, сбежавшая из табора.

– Я не узнаю себя на этом фото, – услышал Леня слова Галины. – Такая толстушка! – Правильнее было бы сказать, крепко сбитая. – И волосы эти мышиные. Никогда мне не нравились, но муж не хотел, чтоб я их красила.

– Больше нет фотографий? Я бы посмотрел.

– В гостинице есть еще две. Но на них одна Оля. Так что, идем в кафе?

– Может, к вам в отель все же?

– Давай туда. В баре специально для меня купили мадеры, я пью только ее.

В тот день они просидели в баре несколько часов. Разговаривали обо всем, и Леня ловил себя на том, что бабушка именно тот человек, в котором он всю жизнь нуждался.

– Я потерялась не за границей, сынок, – рассказывала она. – Здесь, на родине. Вернулась назад.

– С дочерью? У тебя во второй семье, насколько я знаю, родился еще один ребенок.

– Он погиб, и я чуть не ушла следом за дочкой. Находясь в жуткой депрессии, я не желала общаться ни с кем. В том числе с матерью и своим первенцем. Когда оклемалась, приехала в Россию. Но до Москвы не добралась. В поезде меня пытались ограбить. Отнять то немногое, что я скопила, а также подарки Оле. Я столько крутых вещей накупила ей! В те времена они стоили баснословно дорого, а она всегда была модницей. – Бабушка попивала мадеру и кофеек, Леня травяной чай большими чашками. – Я не позволила себя ограбить, сынок. Я дралась как тигрица. Вот только лучше бы этого не делала…

– Ты покалечила грабителя?

– Хуже. Я его убила.

– Но это самозащита, да?

– Поэтому мне дали всего три года. Но я отсидела восемь.

– Тебе добавили срок? За что?

– За попытку побега. Надо мной издевались там, я должна была попробовать бежать. – Бабушка сняла очки и сказала: – Присмотрись. Замечаешь что-то?

– Глаза разные.

– Один искусственный. Его мне выбили. Зубы тоже. Но хуже, что челюсть сломали, и из-за этого я боюсь снимать эти протезы и ставить новые. Пока пусть будут эти.

– Но почему ты скрывала все это от дочери?

– Чтобы она не подумала, что понадобилась мне только в горе. Хотя это пусть не стопроцентная, но правда: когда все было хорошо, я о ней редко вспоминала.

– Ты вышла через восемь лет, но с дочкой не смогла увидеться?

– Не успела.