Проклятие свитера для бойфренда

Сэм был для меня Нью-Йорком так же, как и моя съемная квартирка в подвале, как первая временная работа с Мариной. Так же, как Джо был для меня родным городом, а Хирши – колледжем. Сэм носился по городу – бесконечная энергия, длинные конечности… Он водил меня на странные офф-офф-офф[34] бродвейские постановки и ужины, которые мы не могли себе позволить при полном общем бюджете в ноль денег. Что-то во мне загоралось, когда бы я ни получала от него сообщения, что он едет ко мне, или приглашения на шоу, или предложения переночевать у него. Он вносил смутное воодушевление в то время, когда нужно делать то, что должно, по крайней мере, частично из-за того факта, что я никогда не была полностью уверена, что он вернется.

А потом, опять же, это опьяняющее чувство быть замеченной. То, как он изучал меня и задавал вопросы, придавало мне ощущение, что эта жизнь, которую я начала строить, имела значение, как и тот выбор, что я делаю каждый день: как я готовлю завтрак, как я сижу, когда читаю, что я думаю о других людях и пьесах, и сухом мартини – все это имело смысл и вес, а не было просто результатом серии случайных совпадений, как я иногда начинала подозревать.

Я почти ничего не писала и не вязала в то лето, говоря себе, что слишком занята работой и городом, и им; на самом деле, думаю, мои чувства были слишком обострены, чтобы делать что-то особенное, я чувствовала себя слишком хрупкой, слишком обеспокоенной; мне казалось, что если я отвернусь или загляну в себя хоть на минутку, все это исчезнет.

Осенью мы поменялись местами – Сэм переехал в Бруклин, а я вернулась в Поукипзи, чтобы доучиться последний год в колледже, – и растворились. На самом деле вновь собрать себя воедино в одном месте принесло мне облегчение. Но я так и не стряхнула с себя то единственное приглушенное ощущение его. Мы поддерживали друг с другом полусвязь, встречались с другими. Свой последний год в колледже я провела без бойфренда, впервые. Я впервые участвовала в пробах в спектакле со времен старших классов («Монологи вагины[35]», разумеется), написала диплом и последние месяцы упивалась духом этого места, которое так меня полюбило. Я перезнакомилась почти с половиной колледжа. Я окончила колледж. Я переехала в Нью-Йорк-Сити, как и все. Я познакомилась с Одой и начала работать. Я снова начала творить вещи.

Сэм прислал мне сообщение на мой двадцать третий день рождения, через несколько дней после смерти Джейми. Он знал – наш колледж был маленьким. Мы немного початились и выяснили, что живем не очень далеко друг от друга, поэтому решили как-нибудь днем встретиться и перекусить.

«Ох, – подумала я, приближаясь к нему, – вот и он, высокий, в красно-белой клетчатой рубашке, очки еще толще и круглее, чем в колледже, темные волнистые волосы, блестящие, как всегда.

Как актер, играющий свою собственную размытую версию себя, которая жила в моей памяти. Точно. Вот чего мне не хватало…»

А потом мы вместе сходили на шоу, потом в кино на дневной сеанс, захватив с собой контрабандную бутылочку Nalgene[36] с пивом Manhattans (после этого вкус воды уже никогда не станет обычным, неважно, сколько бы вы ни промывали эту бутылку). Я не позволяла ему поцеловать себя неделями, потому что знала, что это сделает со мной. Я опять окажусь в том самом месте, где буду ждать его сообщений, где буду ждать, когда же он захочет меня так, как я его. А потом, в один из дней в середине лета, мы стояли возле дома, где была в разгаре деньрожденная вечеринка кого-то из наших друзей, и меня стошнило прямо на тротуар.

Это был один из самых жарких дней в истории и без того раскаленного июля. Я рано ушла с работы и отменила многообещающее второе свидание с кем-то еще, частично потому, что меня подташнивало, но в основном потому, что не могла думать ни о ком другом, кроме этого парня, который так долго занимал все мои мысли. Когда Сэм пригласил меня на вечеринку, я стряхнула всю дурноту, забыла напрочь про жару.

С тех пор, как он вернулся в мою жизнь, я хотела, чтобы он видел меня как цельную личность, которая не нуждается ни в нем, ни в ком-либо еще, чтобы собраться воедино. Но я ничего не ела с обеда, а вечер был ненамного прохладнее дня, поэтому пока мы стояли и разговаривали на улице, три бокала пива, которые я выпила на вечеринке, решили из меня выйти.

Он выронил сигарету, когда меня сложило пополам. Он поглаживал мне спину и волосы, а все, что я могла, это безудержно лить слезы и бормотать: «Не хочу, чтобы ты видел меня такой. Не хочу, чтобы ты видел меня такой слабой».

Он выглядел смущенным. «Почему нет?»