Проклятие свитера для бойфренда

Я подумала, что ее слишком много. Слишком шумная, слишком порывистая, слишком такая, какой я тайно хотела быть, но вместо этого написала такие слова, как «шумная» и «порывистая». А потом, на следующее лето, ее «слишкости» оказалось ровно столько, сколько нужно.

Я жила в Нью-Йорке в первый раз, снимала комнатку в квартире на цокольном этаже и проходила стажировку в журнале. В мой первый день именно Марина оказалась тем самым человеком, который проходил мимо стеклянной двери в офис и впустил меня внутрь. Я не помню, было ли вплетено перо в ее волосы в тот день или оно появилось позже, так рискованно раскачиваясь совсем близко от ее безглютенового соевого соуса, когда мы поглощали ролл за роллом и суши в кафетерии, но прекрасно помню тот живой открытый взгляд узнавания, когда она впервые заметила меня. Она любила совпадения (здесь проходила стажировку еще одна практикантка, которая, как оказалось, встречалась несколько лет с моим бывшим парнем из старших классов, и это была тема, которая Марине никогда не надоедала), и я думаю, что ей нравилось иметь приятельницу, кого-то, кому можно отправить SMSку, когда она расстроена или взволнована чем-нибудь по работе, с кем можно поговорить о любви и о том, какого черта мы будем делать, когда закончим учебу в следующем году.

И мне нравилось иметь такую приятельницу. Я знала, пусть еще и не осознанно, что хочу быть писателем, хочу жить в таком мире, в который и она, и я заглянули всего лишь на лето. И хотя мы были одного возраста и вряд ли Марина понимала в этом больше, чем я, именно она была тем человеком, благодаря которому все казалось возможным. Она искренне, всем сердцем верила, что мы можем и даже должны вести творческую жизнь и делать то, что нам небезразлично, и во всем этом есть смысл: и в писательстве, и в исполнении желаний, и в выражении чувств во всеуслышание, и не нужно бояться ошибиться и начать все заново. Она была настолько чрезвычайно, настолько безоговорочно и беззастенчиво сама собой, что даже оказаться с ней в одной компании помогало мне почувствовать свою индивидуальность.

Я переписывалась с ней осенью в наш последний год обучения, за девять месяцев до того, как ее машина врезалась в ограждение на скоростном шоссе, про статью, которую она написала для газеты в колледже; я видела, что она поделилась ей в Facebook. Речь шла о принятии решения и принятии выбора дальнейшей карьеры после окончания обучения – о чем мы болтали с ней все лето, – и это никак не выходило у меня из головы.

Она ответила: «Очевидно, что мы будем жить одной и той же жизнью всегда, так что увидимся на следующей работе».

С Джейми я познакомилась в колледже, в полутора часах езды от Манхэттена до Гудзона. Знакомство с ним на вечеринке в общежитии в наш второй год обучения было для меня как услышать и полюбить новую песню или набирать петли в первый раз: «О, вот ты где. Я знала, что кто-то вроде тебя должен существовать на белом свете…»

Он не писал пьес и не тусовался, как Марина; он писал вдумчивые, забавно философские статьи, перемежая их вкраплениями имен своих друзей («Предположим, что Аланна – это «мозг в колбе…»[11]). Он любил подолгу прогуливаться вдоль озера в студгородке и вламываться в здания колледжа по ночам. Я научилась различать его торчащие во все стороны черные волосы и фирменную голубую толстовку с капюшоном в любой толпе. Его голос был настолько тихим и низким, что иногда приходилось наклоняться поближе, чтобы услышать его.

В наш последний год обучения он жил в двух домах от меня, а затем – сразу через Проспект-парк, когда после окончания колледжа мы оба переехали в Бруклин. На самом деле мы жили в разных мирах, но мне нравилось посещать его мир и приглашать его в свой, где мы обычно пили чай и пиво и играли в «Бананаграммы[12]», с каждым раундом все невнимательней и небрежней. Он готовил на гриле все, что только можно (вегетарианские бургеры, шампиньоны, грейпфруты), и поливал все это липко-сладким соусом для барбекю под названием Sweet Baby Ray’s. Теперь в моем холодильнике всегда есть бутылочка такого соуса. В наш последний семестр в колледже, когда он был в состоянии ремиссии, он спросил меня полушутя, в манере друзей вязальщиц, когда уже я свяжу что-нибудь и для него. Я рассмеялась и сказала, что могла бы связать ему шапку-чулок или палатку для нашего общего двора, но так этого и не сделала.

Наверное, мой самый любимый поцелуй (из всего нескольких, потому что это не совсем то, что вы думаете) – это мой первый поцелуй с Джейми. В начале первого курса мы вышли с вечеринки на улицу, стоял вечер, один из тех вечеров, который может оказаться последним теплым летним вечером, разговаривали с другими людьми, но при этом оставаясь рядом друг с другом, только руку протяни.

Где-то около полуночи мы ушли вместе.