Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания

— Это ты все устроила? — спросил он устало. — Я бы не удивился. Странно, что еще не началась буря с градом, и река не вышла из берегов, чтобы никто точно не смог покинуть этот дом в ближайшие дни. Мне кажется, твоих способностей вполне хватит и на такое.

— Вы мне льстите, сьер Баллантайн, — Гвендолен прислонилась плечом к стене. — Потом, мы с вами прекрасно можем находиться в одном доме хоть целую неделю. Можем даже в одной комнате. И что с того?

Он теперь стоял совсем близко — она слышала его дыхание, сбивавшееся с ровного ритма, как бывало всегда, когда он прижимал ее к себе. Когда ей казалось, что он обнимает ее всю, и что его пальцы каждое мгновение оказываются именно там, где ей хочется больше всего. Вот как сейчас.

— К сожалению, Гвендолен, — он шептал ей в ухо, одновременно трогая его губами, поэтому ей казалось, что слова звучат прямо в ее голове, — это уже выше моих сил. Я могу взять себя в руки, когда я далеко от тебя. Но когда мы рядом… спать с тобой в одном доме и не в твоей постели — это невозможно. Не плачь. Я измучил тебя, я знаю. Но когда я тебя вижу… у меня в мыслях только одно… как я тебя раздеваю, и как мы потом…

"Еще немного, — прошептала она про себя. — Сейчас я пойду. Еще хотя бы пару минут. Вот оно, твое признание в любви. Гордись — со времен Вальгелля ни одна крылатая девушка не удостоилась и такого".

Она отстранилась — было явное ощущение, что в тех местах, где ее касались руки Баллантайна, она оторвалась от него, сорвав кожу. Обеими ладонями Гвендолен с силой вытерла глаза и щеки.

— Сьер Баллантайн, — сказала она хрипло. — Сегодня вы можете быть свободны от искушений. Я должна улететь. Хотя и не хочу этого, как вы прекрасно понимаете.

— Гвендолен! Подожди!

Но она бросилась вверх по лестнице, влетела в свою комнату и резко повернула ключ в замке, швырнув его в угол комнаты, потому что совершенно на себя не надеялась. Черный клинок, странное творение вандерцев, гордо возлежал на кресле посреди комнаты, словно отдыхая и одновременно любуясь собой со стороны. У Гвендолен часто возникало ощущение, что он живет какой-то своей, вполне одушевленной жизнью. Но сейчас она схватила его без особой почтительности, прилаживая ножны на привычное место за спиной. Девять кинжалов — полный арсенал — защелкнулись в ножнах, с каждым звуком возвращая в ее душу некое подобие уверенности. Еще одни ножны она надела на шею и убрала под камзол. В сторону великолепного изумрудного плаща, висевшего на спинке кресел, Гвендолен даже не взглянула — в полете он только мешает.

Она распахнула ставни и выпрямилась на подоконнике, развернув крылья в стороны и внимательно глядя в сторону леса. В темноте верхушки деревьев сливались с ночным небом, и что-либо различить было невозможно. Лес спал, издавая во сне обычные ночные звуки и не напоминая о какой-либо угрозе. Гвендолен уже не очень ясно помнила, как летела одна в бурю из Тарра в Круахан, надрываясь, хватая воздух пересохшими губами. Более отчетливо в ее памяти сохранился одинокий поход на дворец султаната в Эбре — как она ползла по ступеням, шатаясь, перегибаемая пополам своей непонятной силой, ничего не слышащая вокруг из-за стука крови в ушах. Сейчас она готовилась к полету, уверенная, осторожная, вооруженная до зубов, и все же ее не покидало ощущение, что никогда еще силы не были столь неравны, а опасность — столь явной.

Воины Провидения тщательно подготовились к походу. Они несли фонари с закрывающимися створками, так что на землю падали только узкие лучи неяркого света, озаряя тропинку, но оставляя приближающиеся отряды неразличимыми в темноте. Впрочем, у скудного освещения была и положительная сторона — все были сосредоточены на том, чтобы не споткнуться, и не задирали головы кверху.

Гвендолен осторожно парила над деревьями, стараясь держаться возле тех ветвей, которые погуще. Когда она как следует пересчитала количество людей в передовых отрядах, ей стало совсем нехорошо, и она искренне пожалела, что нельзя сесть на мох и прислониться к стволу дерева, потому что голова отчетливо кружилась. Весь лес шевелился, наполненный тонкими лучами красноватого цвета, словно живой паутиной, и нити паутины медленно стягивались, приближаясь к берегу реки, где стоял дворец Гнелля.