Я не знал, что ответить, потому что никогда не слышал, как поют ангелы, но у этих мальчиков определенно получалось лучше, чем у папы, который всегда к концу дойки затягивал песню. От его голоса молоко могло скиснуть.
– Ты мог бы петь в таком хоре, Томас, но теперь уже слишком поздно. Голос у тебя начал ломаться, и ты свой шанс упустил.
Он был прав. Большинство мальчиков выглядели младше меня, и голоса у них звучали почти что как девчоночьи. В любом случае, из меня певец не намного лучше, чем из папы.
– Тем не менее для тебя еще многое открыто. Давай-ка я покажу тебе…
Он провел меня мимо алтаря, через дверь и дальше по коридору. Потом мы вышли в сад позади собора. Вернее, по размеру это было больше похоже на поле, чем на сад, и росли тут не розы и прочие цветы, а овощи.
Уже заметно стемнело, но все же можно было разглядеть в отдалении живую изгородь из боярышника и сразу за ней кладбище с могильными камнями. Прямо перед нами на коленях стоял какой-то священник и садовым совком выпалывал сорняки. Такой большой сад – и такой маленький совок…
– Ты из крестьянской семьи, Томас. Это славный, честный труд. Работая здесь, ты чувствовал бы себя как дома. – Отец Кэрнс кивнул на стоящего на коленях священника.
Я покачал головой и твердо сказал:
– Я не хочу быть священником.
– О,
– Брат? – недоуменно переспросил я, думая, что он имеет в виду семейные отношения.
Священник улыбнулся.
– В таком большом кафедральном соборе, как наш, священники не могут обойтись без помощников. Мы называем их братьями, потому что, хотя они не могут совершать таинства, им по плечу выполнять другие жизненно важные задачи. Они – часть церковной семьи. Брат Питер – наш огородник и очень преуспел в этом. Что скажешь, Томас? Тебе хотелось бы стать братом?
Я хорошо знал, что такое «быть братом». Как младшему сыну из семи, мне всегда поручали ту работу, которую не хотел делать никто другой. Похоже, здесь все было точно так же. В любом случае, у меня уже есть работа, и я нимало не поверил в то, что отец Кэрнс рассказал о дьяволе и Ведьмаке. Правда, услышанное заставило меня призадуматься, но в глубине души я знал, что это неправда. Мистер Грегори был хорошим человеком.
К этому времени заметно стемнело и похолодало, и я решил, что пора уходить.
– Спасибо, что поговорили со мной, отец, – сказал я, – но не могли бы вы рассказать, какая опасность сейчас угрожает мистеру Грегори?
– Все в свое время, Томас. – Он еле заметно улыбнулся.
Именно что-то в этой улыбке подсказало мне, что он говорит неправду и на самом деле помогать Ведьмаку не собирается.
– Я обдумаю то, о чем вы рассказали, но теперь мне пора возвращаться, а не то я останусь без ужина, – сказал я.
Мне показалось, что это подходящее оправдание. Он же не знал, что я пощусь, готовясь разбираться с Лихом.
– Мы покормим тебя ужином, Томас, – заявил отец Кэрнс. – На самом деле тебе лучше остаться тут на ночь.
Из боковой двери вышли и направились в нашу сторону два священника. Это были крупные мужчины, и мне не понравилось выражение их лиц.
Наверно, был момент, когда я еще мог сбежать, однако мне показалось глупым делать это, не имея уверенности в том, что должно произойти.
А потом стало уже слишком поздно. Священники встали по бокам от меня и крепко схватили за предплечья. Я не вырывался, потому что это не имело смысла. Руки у них были большие и сильные. Я почувствовал, что если не тронусь с места, то они просто припечатают меня к земле. Потом меня повели обратно в собор.
– Это для твоего же блага, Томас, – говорил по дороге отец Кэрнс – Сегодня ночью квизитор схватит Джона Грегори. Конечно, будет суд, но исход его известен. Ведьмака обвинят в сделке с дьяволом и сожгут на костре. Вот почему я не могу отпустить тебя к нему. У тебя еще есть шанс. Ты всего лишь мальчик, и твою душу можно спасти без костра. Если бы ты во время ареста оказался вместе с ним, тебя ждала бы та же участь. Это все для твоего блага, поверь.
– Но вы же его двоюродный брат! – воскликнул я. – Родич! Как можете вы так поступать? Позвольте мне уйти и предостеречь его!
– Предостеречь его? – переспросил отец Кэрнс. – Думаешь, я не пытался предостеречь его? Почти всю его взрослую жизнь я только и делал, что предостерегал его. Теперь настала пора подумать о его душе, не о теле. Спасти же его душу может лишь боль. Понимаешь? Я стремлюсь помочь ему, Томас. Есть вещи поважнее нашего мимолетного пребывания в этом мире.
– Вы предали его, своего кровного родственника! Это вы сказали квизитору, что мы здесь.
– Не о вас обоих, только о Джоне. Присоединяйся к нам, Томас. Молитва очистит твою душу, и никакая опасность больше не будет угрожать твоей жизни. Ну, что скажешь?