Проклятие визиря. Мария Кантемир

Почти так же действовал и французский посол в Адрианополе Ферриоль. Ему важно было отвлечь силы Османской империи для войны с Австрией, чтобы получить дополнительный довод в пользу войны за испанское наследство, которая длилась уже не один десяток лет между морскими державами и Францией. Свыше ста тысяч реалов потратил Ферриоль на «дачи» чиновникам и влиятельным людям османского двора, однако так и не получил желаемого результата. Слишком были сильны послы других держав — Англии и Голландии, и оба пристально следили за действиями француза, противясь его интригам. В эту цепь разных интересов многих стран включился и Пётр Андреевич, ближе познакомившись с дипломатами, представленными при османском дворе.

Впрочем, Пётр Андреевич не обольщался — вызнал, что казна империи пуста, разграблена часто сменявшимися визирями и пашами и потому объявить войну России пока что Турция не в состоянии. Но эта тонкая грань между войной и миром всё время колебалась, и, как мог, отстаивал Толстой интересы России.

Регулярно тайными эстафетами посылал Пётр Андреевич донесения в Москву. Рассказывал о своём великом утеснении против других послов, однако не жаловался, а лишь обрисовывал обстановку. Хоть и отстранил султан от власти воинственного крымского хана, зато велел чтить его по слову Толстого, да крымские татары не согласились с повелением султана и не приняли нового, назначенного им хана. Для приведения их в порядок и спокойствия к ним была отправлена огромная армия.

Уж какими путями вызнал Пётр Андреевич, неведомо, а только понял он коварный, хоть и очень уж окольный путь великого визиря Далтабана. Не для усмирения крымцев шла эта огромная армия, а чтобы, заручившись богатой добычей, предпринять поход на Стамбул, сместить нового султана Ахмета и выбрать своего, благо сыновей у султанов всегда было под рукой неисчислимое множество. Да такого султана, чтобы по-прежнему благоволил к янычарам, выполнял все их требования и платил богато.

Узнал эту весть Толстой слишком уж случайно и вначале не поверил. Почему прежде крымцев усмирить, то есть не усмирить, а соединиться с ними, а уже потом начать бунт против султана? Почему такое довольно длительное дело, когда можно и тут, в Стамбуле, начать этот бунт, тем более что и сам Ахмет взошёл на султанский престол при помощи янычар, свергнув своего брата Мустафу?

Раздумывал Толстой и ещё над одним странным, на первый взгляд, положением. Этот Ахмет довольно мирно стал султаном, никого не убил, никому из родных братьев не пожелал смерти, а ведь все другие перевороты да и просто восшествия на престол всегда сопровождались в Турции удавлением всех кровных братьев нового султана, чтобы не было потом кровопролитий из-за трона, чтобы братья не претендовали на этот престол, а доставался бы он только сыну нового султана. Оттого и сетовали всегда в гареме, когда рождался от султана мальчик, всегда хотели лишь девочек. Девочку можно было выдать замуж за знатного и влиятельного пашу, и зять служил султану верой и правдой — не мог он претендовать на трон. Их, зятьев этих, и набирали в военачальники, ставили на высшие командные должности в государстве...

Скупо, с оговоркой сообщил Толстой в Москву о планах великого визиря Далтабана, и там забеспокоились. Опасность набега крымчаков на южные уезды России была так велика, что царь уж на что был скуп, но распорядился послать Петру Андреевичу на тридцать, а то и на пятьдесят тысяч мягкой рухляди — соболей, столь любимых турецкими пашами.

Однако и сам Толстой не дремал, всё изобретал, как справиться с нависшей опасностью.

От нового визиря опять пошло Петру Андреевичу великое утеснение: никто не мог выходить с посольского двора, не разрешалось выезжать в город даже за покупками провизии, никто не мог приходить на посольский двор, день и ночь сторожили посла свирепые вернейшие янычары.

Пётр Андреевич вспоминал своё прежнее сидение в Адрианополе. Вот такая же была картина. Сидение в страшной духоте двора, расположенного в самом центре пыльного душного города, разыгравшаяся подагра, метание внутри надоевших стен. Что мог он сделать в таких условиях? Но жизнерадостность, вечное присутствие живительной мысли никогда не оставляли его. И как всегда, словно бы само провидение пришло ему на помощь.

Отборные янычарские войска взбунтовались. Султанская казна оказалась пуста, платить жалованье янычарам было нечем, и они свергли Мустафу, поставили Ахмета, его родного брата. Но и положение этого нового правителя было не лучше — всё равно платить было нечем. Янычары грозили пограбить и сжечь весь Адрианополь. Султан изобрёл хороший ход: он оставил прежнюю столицу, перевёл все свои учреждения в Стамбул, бросив Адрианополь на произвол судьбы. Только так он смог сохранить свою власть.

Естественно, переехали в Стамбул, в новую пышную столицу Турции, и все дипломаты. Петру Андреевичу надо было всё начинать сначала — заводить новые связи, знакомиться с новыми визирем, пашами, муфтием, раис-эффенди. Все старые, разумеется, были заточены и удавлены...