Проклятие волков. Век нерешительности. Рассказы

Когда отправился в путь маленький корабль Эйзеля, чтобы догнать его корабль и сообщить его экипажу, что все их усилия были напрасны, это напоминало отправление самолета рейсом в 7.17 на Джерси-сити. Вот до какой степени, подумал Маршан, принизил Эйзель величие полета к звездам. Но в любом случае он не мог пропустить его. Даже если это означало предложить себя в качестве суперкарго Эйзелю, человеку, который уничтожил дело его жизни, и другому смитованному шимпанзе, Дюану Фергюссону, у которого по каким-то причинам были некие особые привилегии в отношении «Браге».

Они погрузили дополнительный сверхсветовой модуль — Маршан слышал, как кто-то называл его полифлектером, но он не позволил себе спросить кого-нибудь, что это означает, — по ряду причин. Запасная часть на случай поломки? Маршан не стал спрашивать, понимая, что это не страх, но надежда. Каковы бы ни были причины, это его не заботило; ему даже не хотелось быть здесь, он лишь рассматривал это как свой неизбежный долг.

И он вошел на корабль Эйзеля.

Внутренность проклятого корабля Эйзеля была построена по человеческим меркам — девятифутовые потолки и широкие противоперегрузочные ложа, но принесли и гамаки, рассчитанные на шимпанзе, для него и Дюана Фергюссона. Несомненно, гамаки взяли с нового корабля. Того, который никогда не полетит — по крайней мере, не на потоках ионизированного газа. И несомненно, это был практически последний раз, когда разум человека должен был покинуть Землю в теле обезьяны.

На чем летел проклятый корабль Эйзеля вместо ионизированного газа, Маршан не понял. Как-там-флектор, как бы эта чертова штука ни называлась, был таким маленьким… Да и сам корабль казался пигмеем.

Не было огромных топливных баков — топливо было лишь для того, чтобы оторваться от Земли. Потом заработает магическая сила маленького черного ящика — на самом деле не очень маленького, размером с большой рояль, и не черного, а серого; но во всяком случае это был ящик. Эту магическую силу они называли «полиномизация». Что за полиномизация, Маршан не пытался понять, слушая или делая вид, что слушает, краткую, грубую попытку Эйзеля перевести математику на английский. Он улавливал лишь отдельные слова. Пространство N-мерно. Ну что ж, это отвечало на весь вопрос, настолько, насколько это его интересовало, и он не слушал, как Эйзель безуспешно пытается объяснять что-то о выходе в полиномиальное измерение — или нет, не так, происходит перенос существующих полиномиальных расширений стандартной 4-пространственной массы в высшие порядки — он не слушал. Он вообще ничего не слышал, кроме глубокого плавного биения мощного обезьяньего сердца, которое теперь поддерживало его мозг.

Появился Дюан Фергюссон в обезьяньем теле, которого он теперь никогда не покинет. Это был еще один пункт самообвинения Маршана; он слышал, что Фергюссону не повезло и его тело погибло во время пересадки.

Как только Маршан услышал, что собирается делать Эйзель, он ухватился за это, как за шанс искупления вины. Проект был очень прост. Хорошее испытание для двигателя Эйзеля и одновременно миссия милосердия. Они намеревались помчаться за медленным, давно улетевшим «Тихо Браге» и перехватить его на полпути… ибо даже сейчас, через тридцать лет после того, как он покинул Порт Кеннеди, он все еще замедлялся, чтобы выйти на поисковую орбиту вокруг Грумбриджа 1618. Когда Маршан привязывался ремнями, Эйзель снова объяснял все сначала. Он проверял свой черный ящик и одновременно говорил:

— Видите ли, сэр, мы попытаемся привести в соответствие курс и скорость, но, честно говоря, это и есть самое сложное. Перехватить их будет нетрудно — скорость мы набрали. Потом мы переставим дополнительный полифлектер на «Тихо Браге»…

— Да спасибо, — вежливо сказал Маршан, но он не слушал разговоров о машине Эйзеля. Пока она существует, он воспользуется ею, его совесть не позволит ему отказаться от этого, но детали ему не нужны.

Из-за нее столько жизней было потрачено впустую.

Каждый год в анабиозе на «Тихо Браге» означает месяц жизни для находящегося в нем тела. Дыхание было замедленно, но не остановлено. Сердце не билось, но кровь перекачивалась насосом; по трубкам в спящую кровь поступали сахар и минеральные вещества, катетеры удаляли продукты распада. А до Грумбриджа 1618 было девяносто лет полета.

Лучшее, на что мог надеяться сорокалетний человек по прибытии — быть возвращенным в тело, биологический возраст которого составлял около пятидесяти, — в то время, как все его родственники на Земле давно умерли, друзья обратились в прах.

Это того стоило. Или так думали колонисты — подчиняясь червячку, извивавшемуся в позвоночнике исследователя, непреодолимому стремлению, гнавшему их вперед, ради богатства, мощи и свободы, которые мог дать им новый мир, и ради места, которое они могли занять в истории, — место не Вашингтона, даже не Христа. Они должны были занять место Адама и Евы.

«Это того стоило», — подумали тысячи людей, добровольно отправляясь в полет. Но что они подумают, когда сядут на планету!