Проклятие волков. Век нерешительности. Рассказы

Камера оживления, тем временем, обнаружив, что в ней никого больше нет, принялась приводить себя в состояние готовности и перезаряжаться. Пластиковые простыни свернулись в тугие жгуты и исчезли в отверстии мусоросборника. Под ними оказались новые, совершенно чистые простыни. Генераторы радиообогрева на мгновение включились. Края камеры уныло сомкнулись. Операционный стол мрачно прикрылся колпаком. Девушка недоуменно следила за происходящим. Потом тряхнула головой и рассмеялась.

— Боишься ты меня, что ли? — спросила она. — Ладно уж, черт с тобой! Скажи, что ты просто лопухнулся, принеси мне какую-нибудь одежду, и давай спокойно все обмозгуем.

Дэндиш с сожалением вынужден был отвлечься от оптических рецепторов. Таймер как раз сообщил ему, что настало время очередной проверки бортовых систем, и он, как сто пятьдесят тысяч раз до того и еще сто тысяч раз в будущем, быстренько проверил температурный режим в трюме с капсулами, замерил уровень жидкого гелия и восполнил его из корабельных запасов, сверил курс корабля с заданным, проверил расход топлива и скорость истечения струи, убедился, что все остальные системы функционируют нормально, и снова обратил свой взгляд на девушку.

Вся процедура проверки заняла у него не более одной минуты, но девушка за это время обнаружила расческу и зеркальце, которые он выложил специально для нее, и теперь яростно расчесывала волосы. Одним из серьезных недостатков системы замораживания и оживления было то, что особенно сильно страдали такие сложные органические структуры, как волосы и ногти. При температуре жидкого гелия органика становилась чрезвычайно хрупкой, и, хотя все процедуры разрабатывались с учетом этого явления — тело бережно помещалось в эластичный кокон, и вообще принимались все возможные меры к тому, чтобы оно не соприкасалось ни с чем твердым или острым, — ногтям и волосам все равно наносился наибольший урон. В Центре Отправки колонистам постоянно вдалбливали в голову необходимость как можно короче стричь ногти и волосы, но не до всех это доходило. Силви сейчас была похожа на манекен, которому какой-то неумеха попытался сделать парик. Она все же вышла из положения, свернув то, что осталось от ее волос, в малюсенькую кичку, и отложила расческу. Вылезшие от расчесывания волосы теперь плавали в воздухе вокруг нее, как будто она попала в миниатюрную песчаную бурю.

Горестно потрогав несчастную кичку, девушка произнесла:

— Тебе-то небось смешно!

Дэндиш на мгновение задумался. Для него в этом не было ничего смешного. Двадцать лет назад, когда Дэндиш был еще подростком с длинными завитыми волосищами и наманикюренными ногтями, бывшими тогда последним писком моды, он почти каждую ночь во сне попадал как раз в такую вот ситуацию. Иметь собственную девушку — не полюбить ее, не изнасиловать, не жениться, а именно иметь в качестве рабыни, и чтобы никто не мог запретить ему делать с ней все, что ни заблагорассудится. Подобные сны посещали его почти еженощно, осеняя сотнями вариантов.

Само собой, об этих снах он никому не рассказывал, во всяком случае напрямую, но однажды, когда в школе им читали курс практической психологии, он рассказал об этом, как о чем-то вычитанном из книжки, и тогда преподаватель, будто прочитав его мысли, объяснил, что все это просто тщательно подавляемое желание поиграть в куклы.

Но Силви явно не была ни сном, ни куклой.

— Я тебе не кукла какая-нибудь, — внезапно заявила она, да так резко и вызывающе, что он был просто потрясен. — Вылезай, и давай покончим с этим.

Она выпрямилась, держась за стенные скобы и, хотя и выглядела рассерженной и встревоженной, признаков страха не проявляла.

— Если ты только не шизик, — отчетливо произнесла она, — в чем я сильно сомневаюсь, хотя чего на свете не бывает, — то не сделаешь ничего наперекор мне, понял. Потому что это так не пройдет, верно? И убить меня ты не убьешь, тебе потом никак не отвертеться, да и вообще корабль не доверили бы потенциальному убийце. Значит, первое же, что я сделаю после посадки, так это свистну ближайшего копа, и лет этак девяносто водить тебе вагон подземки. — Тут она хихикнула. — Уж я-то знаю. У меня родного дядьку подловили на неуплате налогов, и теперь он работает землечерпалкой в дельте Амазонки. Видел бы ты его письма! Так что давай вылезай, и посмотрим, уговоришь ты меня не заявлять или нет.

Нетерпение ее все росло.

— Елы-палы! — пробормотала она, помотав головой. — Ну и везет же мне. Кстати, коли уж я проснулась, мне нужно по-маленькому, а потом я бы непрочь и позавтракать.

Дэндиш хоть немного утешился тем, что у него хватило предусмотрительности предвидеть такую возможность. Он отворил дверь ванной и включил печь, чтобы разогрелись уже лежащие там аварийные рационы. К тому моменту, как Силви вышла из ванной, в зале на столике ее уже ждали бисквиты, бекон и горячий кофе.

— Курева-то, небось, нету? — спросила она. — Ладно, перебьюсь как-нибудь. А как насчет одежки? И насчет того, чтобы все-таки высунуть нос. А то я тебя и не видела. — Она потянулась, зевнула и принялась за еду.