Проклятие Вороньей пустоши

Мальчишка во все глаза смотрел на старших товарищей, жался к костру, тянул к огню тонкие ручонки и от каждого постороннего звука вздрагивал, втягивая голову в плечи и тревожно озираясь по сторонам. Ночёвка в лесу случилась у него впервые. Сам напросился, увязавшись за братьями, четырнадцатилетними близнецами Семёном и Егором. Батька ни в какую отпускать не хотел, даже выпороть неслуха грозился, но упросили. Мама вмешалась. Растрепала светлые вихры младшего сынишки, улыбнулась мужу той особенной загадочной улыбкой, что частенько наблюдали у неё сыновья, батька и растаял. Ну действительно, парень же растёт, не девица, возле себя не удержишь. Да и братья, опять же, клятвенно пообещали, ни на шаг малого от себя не отпускать. Пусть идёт, глядишь, закалится немножко, хворать перестанет…

– Бают, Пустошь воронья кружит по лесу, сбивает тропинки, морок наводит, – шептал Егор, тревожно прислушиваясь к звукам ночного леса. Он считал себя взрослым, но и ему было немного не по себе.

– К-как это? – сгорая от нетерпения, ёрзал по земле малец, ох, как ему – хворому, домашнему мальчику было страшно и интересно одновременно! – Расскажи, братка…

– Ну как… – усмехнулся Егор, скатывая в подставленные ладони братишки чёрный кругляш печёной картохи, – Идёшь себе по лесу, вроде весь его до последнего кустика знаешь, и враз плутать начнёшь. Охотник – Игнат с Затона, я слыхал, седьмицу в тайге плутал. А ведь им исхожен лес, весь до последней тропки…

– Ух ты! – подивился мальчонка, – Что ж, на эту пустошь и ходу нет? – Он ел картошку прямо с обугленной кожурой, перемазался весь, утёрся подолом рубашонки, и всё это, не сводя с брата горящих азартом глаз.

– Отчего же? Есть тропка, – загадочно усмехнулся Егор. – Но Пустошь сама ведает, кого примет, кого закружит, а кого и на погибель к болоту выведет…

– А мы пойдём туда? – мотнув головой так, что льняные пряди отросших волос закрыли лицо, нетерпеливо перебил брата мальчик.

– Куда, Тишка? На пустошь? – встрял Семён. – Нет, братка, нам туда хода нет…

– Забоялись! – сделал вывод Тихон. Растопыренной пятернёй он откинул волосы от лица, задрался рукав рубашонки, мелькнуло в воздухе тонкое, будто веточка, запястье, отвёл глаза старший брат. Одиннадцать лет Тихону, а росточком с семилетнего будет, болеет часто. Слишком часто. Слабеет день ото дня.

– А ты что ж, не боишься? – подмигнул ему Алексей, он был старше остальных и очень гордился тем, что над верхней губой его уже топорщилась щёточка жиденьких усов.