Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста

Не девка я — красоваться, но для мужского самолюбия хотел услышать, что не противен ей. О том, что отличался от своих знал всегда — в том кровь матери виной. Тёмный волос, чёрный глаз…

— Не так, — через плечо огрызнулась Славка, гонор выказывая.

— Ну прости, — назойливо жужжала мысль задницу мелкой всё же выпороть.

Секунду раздумывал заняться рукоприкладством аль нет, как Славка обернулась. Смерила меня более въедливым взглядом:

— Ничего, привыкла уж, что не красавец, не добряк, — боялась до трясучки, а наглеть продолжала. Вызов бросала человечишка борзая, в глаза посмотрела, а ведь ведала, что негоже то делать. А потом всё же меж деревьев в сторону шмыгнула.

— Стерва! — не ругательством вышло, а злым восхищением. Вроде проводил её глазами, в следующий миг уже за ней бежал…

Не ожидал дурости той, ни от себя, ни от неё. Не собирался в догонялки играть, я быстрее был: то и она, и я ведал, потому несколько минутами спустя, очнулся от дурмана, когда припечатал её к дереву, собой со спины подпирая:

— Куда собралась?

Хрупкая, ладная, словно для рук моих создана. Дрожащая, млеющая от моей близости. Сладкий запах её плотского томления коснулся носа, и это Зверю так понравилось, что не думая, как это выглядело со стороны, обнюхал своё лакомство, едва сдерживаясь, дабы зубы в податливую плоть не всадить. Хоть закончились у неё призывные дни, всё одно вызывала желание спариться. Лишь разумная тварь-человечка шептала мне, одёргивая от ошибки: «Нельзя нам! То приговор смертный. Обоим!»

И ежели поначалу испуганно затаилась Славка, терпеливо ожидая, когда закончу её обнюхивать, то секундами погодя начала брыкаться:

— П-пусти, животина проклятущая! — задом боднула меня в пах, кровью налившийся, но дурёха не поняла, как своими телепаниями нешуточный голод у Зверя шибче вызывала.

— Пусти, кому говорю! — шипела, кошкой дикой и извивалась яростно. Нравилась её прыть… любому бы понравилась такая невеста, потому я был обязан держаться на расстоянии.

— Думал, заниматься желаешь, но коль нет, — грубоватым толчком отпустил, понимая, что теперь бы мне сбежать. Причём немедля!

— Желаю, — переча себе, повернулась ко мне девчонка. Лицо раскраснелось, волосы белые растрепались, а глаза синющие такой надеждой светились, что едва не утонул в их глубине.

— Тогда почто убегала? — шумно воздуха втянул, травясь сладким запахом самки, что вновь меня убивала собой. А то, что погибель моя… уже понял. И осталось мне немного.

Сглотнул удушливо жажду немедля сделать своей, да окатил человечишку вдумчивым взглядом.

— Просто не ожидала, что ты опять меня видом своим грозным пугать станешь, — голос дрожал, как бы спокойной не хотела казаться. — Ты ж волком всё время, а тут…

— А как тебя обучать? — недопонял хода женской мысли. — Лапами и хвостом? — а сам пьянел от близости её. Понимал, что права — не стоило нам прикипать пуще друг к другу, но не мог больше Зверем только перед ней выхаживать. Человеком сподручней.

— А правда станешь? — ещё не верила, о том и взгляд с прищуром сказал.

— Наперёд запомни, — расщедрился на признание, — я больше Зверь, потому чувствую твои страхи, надежды, гнев и… желание…

Славка побледнела, покраснела, воздух неровно ртом хватанула, натянувшись, как тетива лука.

— Меня не обмануть пустыми словами. И ежели ещё раз солжёшь — проучу, и больше мы не свидимся! — дабы рук не распустить, а они чесались, отошёл на несколько шагом, даруя и Славке свободу, и себе.

— Дам тебе время привыкнуть ко мне вот такому, и ежели не передумаешь…

— Не передумаю! — решительно заверила Славка, сверкнув с вызовом синевой глаз.

Смерил я её пристальным взглядом:

— Ну раз так, говори, — помялся секунду. Всё же думал, Славка попытается опять улизнуть, пасовать станет, а она… оказалась настроена учиться. — Чего желаешь и что готова пробовать?

Девчонка губы смущённо пожевала немного, да в общих чертах расписала, чему обучал Иржич и что успела ухватить с новыми учителями.

А потом осознал, что быть воином и учителем — разные вещи, потому хмуро подметил, что учить придётся с нуля!

Видать Иржич больше щупал, чем учил: руки всё же ему повыдираю…

На следующий день по делам в село пришёл, надобно было глянуть, как пристройку-нужик для лазарета делать. И самым сложным было ка и по обычаю делать вид, что со Славкой не знаком, не отвлекаться, когда она рядом проходила, когда улыбку робкую бросала, взгляды тоскливые, но понимающие: негоже, чтобы нас видели вместе; негоже, ежели заподозрят в сговоре.

Так и ходили, словом ни разу не обмолвились: прошёл день, два, три…

Вроде стала она ко мне спокойней относиться — смущение на лице больше краской не рисовалось, смятением во взгляде не мелькало, да сердечко хоть и билось от волнения, но уже не с таким диким стуком.

А я нет-нет да и поглядывал на то, как она тренировалась с другими. Краем глаза… и выделял, что выходило хорошо у неё, что хуже, и что совсем никак.

Отмечал ошибки, делал в памяти зарубки, и когда решил, что я уже готов с ней наедине быть, шепнул, мимо проходя:

— Сегодня как сон дневной будет…