Проклятое дитя (СИ)

   Хасин лишь хмыкнул. Ему было плевать, к тому же закрались кое-какие подозрения, и у него было основания полагать, что злорадствовать будет он, а не род Бавор: он слишком хорошо знал своего отца, чтобы верить в его глупость. И этот его взгляд совсем недавно не давал покоя.

   Все затаили дыхание, когда Алиман шагнул вниз, направляясь прямо к Эвари, глядя ему в глаза. Тот не удержался и сделал шаг вперед, когда император остановился перед ним. Вдруг жесткая насмешка скривила красивое лицо Алимана, а Эвари растерянно сглотнул, явно стушевавшись. Медленно, очень медленно, чтобы каждый проследил и увидел, император повернул голову в сторону стоящего рядом со свекром сына.

   – Хасин, ты окажешь мне честь? – тихо произнес Алиман в гробовой тишине, повисшей в огромном зале.

   Хасин был поражен не меньше каждого, кто сейчас это услышал. Растеряно смотрел на отца и видел довольство в его глазах, которое говорило, что он не ослышался. Удивление быстро покинуло красивое, так похожее на отцовское, лицо, сменившись едва заметной хмуростью, которую все вокруг приняли бы за сосредоточенность. И только сам император знал, что это злость, даже ярость.

   И у Хасина было право злиться. Став Хранителем, он должен будет быть с принцем до его совершеннолетия, стать ему другом, вторым отцом, стать его соперником и учителем. И Хасин нисколько не был против всего этого. Но не в подобное мере! Не так полноценно и не так всецело! Дождавшись рождения наследника, Бастард не собирался больше беспрестанно оставаться при отце. Он хотел уехать, он хотел посмотреть мир, он хотел вернуться к сражениям, быть там, где ему нравилось быть. Но отец нашел способ удержать его рядом с собой, и ведь знал, что этим разгневает сына. Знал и намеренно пошел на подобное. И он ведь не лишил его свободы, но и не отпустил, как наделся сам Хасин.

   Стиснув зубы и прищурившись, давая понять отцу, что они еще поговорят на эту тему, юноша склонился в поклоне.

   – Это мне оказана величайшая честь, – произнес Бастард, выпрямляясь и принимая в руки брата.

   Невольно улыбнулся смотрящему на него принцу, но тут же бросил на довольного собой императора совершенно другой взгляд – недовольный и предупреждающих. Алиман лишь хмыкнул и стремительно направился в сторону выхода. Все в такой же дикой гнетущей тишине Хасин последовал за ним, передав принца кипевшему рядом от ярости и гнева Эвари.

   – Ваш внук, Ваша Светлость, – холодно отчеканил Бастард.

   И он, той же поступью, той же походкой, что и император, направился за ним следом, желая обсудить данный поворот событий немедленно.

   Отец ждал его в своем кабинете.

   – Как это понимать?! – гневно прорычал Хасин.

   Он единственный в империи, да и во всех королевствах, имел право говорить с Алиманом в подобном тоне.

   – Я не готов тебя отпустить, – спокойно произнес отец.

   – Ты обещал!

   – Ничего подобного, – весело усмехнулся Алиман, сверкнув глазами. – С моих уст не слетело ни одного обещания по этому вопросу.

   – Ты знал, что я собирался уехать! Ты знал, что я собирался возгласить твое войско!

   – Ты нужен мне здесь, – твердо произнес император, более властно посмотрев на разгневанного сына, но быстро сменил взгляд со строгого на мягкий, почти нежный. – Хасин, я понимаю....

   – Уже все равно. Ты не оставил мне выбора, – взяв себя в руки, но все еще зло, перебил Бастард.

   – Прости, сын.

   – У тебя теперь есть сын! Я – лишь бастард! – холодно произнес юноша, глядя поверх головы императора.

   – Ты сам отказался стать им! – теперь уже Алиман гневно прорычал, вскакивая на ноги.

   Он редко терял терпение, редко не мог сдержать себя.

   – Ты знаешь почему! – упрямо сжав челюсти, прошипел Хасин, сжимая кулаки.

   – Я принял твое решение! Я оставил тебе свободу! Но я никогда не обещал тебе, что отпущу. Никогда!

   Алиман сделал глубокий вздох, беря себя в руки. Вышел из-за стола и подошел к сыну, сжимая руками его плечи.

   – Ты нужен мне, Хасин. Больше чем кто либо! Больше чем даже мой законный сын!

   – Он вырастет, и быстро заменит меня рядом с тобой.

   – Тебя никто никогда не заменит, – нежно коснувшись его лица рукой, улыбнулся Алиман.

   В очень редкие моменты он был настолько открыт и ласков со своим ребенком. С детства он приучал его к жестокости, заставляя его сердце каменеть и черстветь, ведь иначе ему было не выжить. С детства показывал на собственном примере, что никакие чувства не должны довлеть над ним. Но сам же и попирал свои уроки, не в силах не дать своему сыну всю свою скопившуюся за многие годы любовь и заботу.

   – Я любил лишь однажды в жизни, – начал император. – Эта любовь была всем, что имело для меня значение. Я жил ею, дышал и умер, когда потерял. И эта любовь – ничто по сравнению с тем, что я испытываю к тебе.

   – Отец...

   – Просто дай мне время привыкнуть в мысли, что тебя не будет рядом, как я того хотел. Вырасти Кассиана, научи его всему, что знаешь сам, дай ему то, что я дал тебе. А мне дай смирится. Прошло слишком мало времени с тобой, чтобы я успел им насладиться. Дай мне еще.