Проклятое наследство

— Ну как ты не понимаешь? Ведь только на свободе у меня есть какие-то шансы что-то сделать. Правда, шансов этих у меня не больше, чем грации в носороге, но другого ничего не остается. Я хочу попытаться прижать моих жуликов, выяснить, кто же из них спер марки. Если они не уплыли еще за границу — а надежда есть, ведь на экспертизу требуется время, — попробую их у него выдрать. Шантажом, хитростью, угрозами — как получится. И сама понимаешь, милиция мне тут нужна как телеге пятое колесо, особенно если придется ехать за границу.

Нельзя было не согласиться с ним. Ясно: если начнется следствие, ему не дадут разрешения на выезд за границу. Конечно, у милиции больше возможностей в розыске похищенного, чем у Мартина, и, будь мы твердо уверены, что сокровище не покинуло пределов Польши, я, как гранитная скала, стояла бы на своем: немедленно сообщить о случившемся милиции. Но если марки за границей, дело принимает совсем другой оборот.

— Давай смотреть правде в глаза, — угрюмо продолжал Мартин. — Хоть я и совсем не представляю себе, в чем заключается сотрудничество нашей милиции с Интерполом, но не сомневаюсь: они бы рьяно принялись за розыски нашего национального достояния стоимостью в несколько миллионов. Если, конечно, будут уверены, что оно действительно национальное, что оно действительно стоит несколько миллионов и что оно действительно похищено. А тут что? Никакой уверенности, одни туманные, сбивчивые пояснения какого-то подозрительного субъекта, ничем не подтвержденные, никаких доказательств. И ты думаешь, наши органы рискнут? Не побоятся в случае чего выглядеть дураками перед иностранными коллегами?

Я принуждена была согласиться — может, и побоятся. И только уточнила:

— Подозрительный субъект — это ты?

— К сожалению, я. Знаешь, будь я уверен, что эта скотина не вывезла еще марки за границу, так уж и быть, плюнул бы на то, что покажусь кретином, явился бы в милицию, все рассказал бы и отсидел свое, лишь бы отыскались марки. Как ты думаешь, он успел вывезти?

Тут мы с Мартином стали прикидывать, как скотина могла уложиться во времени, и у нас получалось: вывезти марки можно было успеть, а продать — вряд ли, потому что для этого надо найти экспертов и провести экспертизу. Да и уехать за границу скотина вряд ли успела, разве что крала уже с загранпаспортом в кармане. Я предложила Мартину написать в Отдел заграничных паспортов анонимку на всех трех жуликов, чтобы им не разрешили выезд, но Мартин в ответ на мою блестящую идею лишь постучал пальцем по лбу.

— Он мог предвидеть такую опасность и передать марки для вывоза кому угодно. Я бы, например, предвидел. И вообще, брось ты свой сомнительный оптимизм, видишь же, что дело серьезное.

Мне очень хотелось знать, кто именно из наших общих знакомых привел в дом к Мартину подозрительных жуликов и почему, но в ответ на мои расспросы он лишь как-то странно посмотрел на меня и не ответил. Затем заставил меня поклясться, что я никому ни слова не скажу о случившемся и даже с ним не буду заговаривать на эту тему, пока он сам не заговорит. Иначе он за себя не ручается.

Вся история с марками расстроила меня страшно, причем больше всего я расстроилась из-за собственного бессилия — ведь ничего не могу сделать, мне даже говорить об этом запретили! Несколько дней я жила ожиданием новых известий, их не было. Мартин молчал как рыба, бушевавшие во мне страсти искали выхода, и я с удвоенной энергией набросилась на ядерщиков. И с головой погрузилась в свою научно-фантастическую повесть, а страшная история с марками отодвинулась на десятый план.

Вскоре после этого меня очень удивила моя приятельница Янка. Я забежала к ней на работу по делу, а она задала мне дурацкий вопрос:

— Ага, послушай, чуть было не забыла, ты случайно не знаешь, у кого можно купить тысячу долларов?

— Думаю, у валютчиков, — ответила я ей, удивленная не столько самим вопросом, сколько тем, что его задает Янка. Всю жизнь ее знаю — никогда не проявляла ни малейшего интереса к подобным вещам. — Зачем тебе понадобилась тысяча долларов?

— Да ты что, это не мне! Одни мои знакомые ищут. Нет, у валютчиков они не хотят покупать.

Я пожала плечами. Что мне за дело до фанаберии каких-то ее знакомых? Но Янка позвонила мне на следующий день и измученным голосом спросила:

— Слушай, не знаешь ли случайно кого-нибудь, кто бы продал тысячу долларов?

— Что с тобой? Ты ведь меня уже спрашивала, и я тебе ответила, что не знаю! — рассердилась я.

— А, правда, я совсем забыла. О господи, самой мне ничего не приходит в голову, а они пристали как банный лист — найди да найди. Обещают очень хорошо заплатить. Ты и в самом деле никого такого не знаешь?

— Если ты меня спросишь об этом в четвертый раз — придушу и тебя, и твоих знакомых! И чего ты-то так переживаешь? Скажи им, что не знаешь, и дело с концом.

— Да разве от них так просто отделаешься? Насели на Доната, без конца морочат ему голову, а он мне. У меня уже сил нет.

— У меня тоже. Я сейчас очень занята. Мне надо найти одну такую маленькую штучку с дном.

— С каким дном?