Проклятое наследство

— Их привели знакомые. А разыскали через своих знакомых. Сама ведь знаешь, бывает так, что для бриджа не хватает четвёртого. А наберётся две компании — так и двух четвёртых. Ну да черт с ними. Лучше скажи, что этот вор будет делать дальше с марками? Не на барахолку же пойдёт торговать?

— На барахолку не пойдёт. А вот что будет делать, зависит от того, понимает ли он, какое сокровище оказалось в его руках.

— Предположим, понимает.

— Тогда будет стараться выручить за них как можно больше. Думаю, сначала произведёт экспертизу, так как без неё не продать марок знатокам, а потом попытается их сбыть. Или на аукционе, или прямо коллекционерам. Коллекционер может купить и втайне, хотя и догадается, что дело нечисто, но уж так устроен человек, что каждая мания делает его морально неустойчивым. Но, честно говоря, я сомневаюсь, что в Польше найдётся филателист, у которого хватит капиталов приобрести всю коллекцию целиком. Ведь это же какие миллионы! Вот если по частям… На аукционе можно получить намного больше, на Западе продают в основном с аукционов, но тогда огласки не избежать…

— Знаешь, я на всякий случай уже стал почитывать их прессу, мне тоже пришли в голову аукционы. Ведь там он может действовать и анонимно. И если бы мне попалось сообщение о том, что идёт с молотка анонимная коллекция…

Мне пришла в голову гениальная мысль.

— Послушай, ты говорил о том, что в коллекции были два «Маврикия»? Ведь «Маврикии» все наперечёт, и давно известно, кто их счастливый обладатель. Известно также, что из берлинского музея пропали две штуки, но наверняка эти твои два «Маврикия» совсем другие, ещё неизвестные филателистам, так что, если они объявятся, будет сенсация! Они не могут остаться незамеченными, и, если в прессе появится упоминание о том, что где-то будут продаваться «Маврикии», можешь быть уверен, что они из твоей коллекции. Или если продаётся коллекция с двумя «Маврикиями», то это как раз твоя.

— Ну хорошо, я узнаю, что будет продаваться моя коллекция, попадётся мне упоминание о «Маврикиях», и я догадаюсь. Не в этом же дело!

— А в чем?

— Допустим, я узнаю о продаже моих марок, допустим, мне даже удастся поехать туда и я попаду на аукцион. А что дальше? Ну, цопробую доказать, что марки украдены у меня, покажу список, подниму шум на всю Европу, и что это даст? Я же ничего не смогу доказать, ведь коллекции-то никто в глаза не видел. И я никому не сообщил о её пропаже…

— Вот именно! — с раздражением прервала я. — Почему ты сразу не сообщил кому надо о её пропаже?

— Потому что растерялся. Сперва подумал: поищу сам, а не найдётся, черт с ней, верну хозяину её стоимость, пусть даже несколько тысяч…

— Спятил! «Маврикии» за несколько тысяч?!

— А откуда я мог знать, что там были эти чёртовы «Маврикии»? Думал, какие-то пустяки. А ещё раньше думал, что свёрток просто куда-то завалился, а потом стал думать, что кто-то надо мной подшутил. Я даже попросил своих знакомых, знаешь, вежливо так попросил, не валять дурака и вернуть свёрток. И к тому же…

Он замолчал, сомневаясь, стоит ли мне говорить, долго думал и все-таки сказал:

— И к тому же, по правде говоря, не имею ни малейшего желания объявлять о том, кто ко мне приходит. Особенно это касается одной особы. Ни за что! Милиция сразу же начнёт всех допрашивать, копаться… Не сообщил ещё и потому, что не хочется выглядеть кретином. Сама подумай, мне отдана на хранение ценная вещь, а как я сохраняю? К тому же оказывается, что эту ценную вещь я же наследую: ясно, имитировал кражу, наверняка со своим сообщником. Нет, мне ни в жизнь не оправдаться. До всего этого я додумался ещё до того, как узнал об истинной ценности проклятой коллекции, когда пришёл к выводу, что лучше отдать владельцу деньги, чем впутывать милицию. Но вот посмотрел список — и как гром среди ясного неба! Что делать — не знаю. В милицию ни за что не пойду, все равно это ничего не даст.

— Почему же не даст? Они начнут искать…

— И найдут вора. Меня. И больше искать не будут. Это же ясно!

— Ну что ты говоришь! Не будут искать несколько десятков государственных миллионов?

— Они ещё не государственные. Пока они частные. Владелец ещё жив. А меня посадят…

И тут я взорвалась. Меня всегда возмущали подобные обывательские рассуждения — у милиции только и дел, что сажать всех подряд! Вот и сейчас я обрушилась на Мартина:

— Глупости говоришь! Они так сразу не сажают. Сначала какое-то время покрутятся вокруг тебя…

— …и это будут счастливейшие минуты в моей жизни, — насмешливо докончил Мартин. — Сама ты говоришь глупости! Какие могут быть сомнения, конечно, меня посадят! Загребут как миленького. Ну, пораскинь мозгами! Все против меня, они просто обязаны заинтересоваться моей особой! А мне, как никогда, именно сейчас нужна свобода.

— Зачем?