Проклятое ожерелье Марии-Антуанетты

Жанна отметила про себя, что теперь королева ведет себя с ней довольно любезно, не так, как несколько лет назад, когда она явилась в Версаль в стоптанных башмаках и потрепанном платье, и оценила этот факт не в пользу Марии-Антуанетты. Что ни говори, а королева должна помнить своих подданных – всех, а не избранных, коими она себя окружила, чем вызвала всеобщее неодобрение. Почему-то графиня не сомневалась, что даже теперь, несмотря на протекцию Калиостро, ни Мария-Антуанетта, ни ее супруг ничего для нее не сделают. Сытые голодных не разумеют. Недаром в обществе повторяли фразу, как-то вскользь оброненную ее величеством: «Кто не ест хлеб, пусть ест пирожные». Алессандро, взяв Жанну за руку и любезно попрощавшись с государыней, направился в сторону заснеженного сада.

– Вы любите зимнее катание? – поинтересовался он, будучи уверенным в ответе. Де Ла Мотт покачала головой:

– Нет.

– И я нет. Давайте порадуемся за других.

Они встали в толпе праздных и богато одетых людей и с улыбкой наблюдали, как на лед небольшого озерца, казавшегося зеркальным кругом неправильной формы, выкатили огромные голубые сани с королевскими лилиями по бокам. Мария-Антуанетта с раскрасневшимся на морозе лицом гордо восседала на голубой бархатной подушке. Возле саней столпились молодые люди, среди которых Жанна узнала графа д’Артуа, начальника своего мужа. Это был стройный, довольно интересный мужчина с тонким длинным носом. Все оспаривали право прокатить королеву. Наконец один из кавалеров, розовощекий красивый блондин, сложенный как Геракл, схватил упряжь и под крики восхищенной толпы заскользил по льду, разгоняясь все больше и больше. Жанна заметила, что государыня чуть побледнела, но ничем не выказывала страха. Наиболее резвые молодцы мчались параллельно саням, пытаясь перехватить упряжь. Они показались молодой женщине похожими на больших борзых, которые старались угодить своему хозяину. Это зрелище было и смешным, и грустным одновременно – правда, только для нее. Толпа подбадривала молодежь, участвующую в действе, и восторженно хлопала в ладоши. Алессандро, прильнув к маленькому, побелевшему от мороза уху подельницы, принялся знакомить ее с присутствующими, обжигая горячим дыханием:

– Маркиз де Ламбаль… Граф де Торрен… А вон и Людовик Шестнадцатый.