Проклятое золото храмовников

В заключение Эспиноса, воздев вверх руку, что-то торжественно произнес.

– Библия – мать всех ересей, – перевел Улан и покрутил головой, сознавшись. – Мда-а, такого мне слышать еще не доводилось.

Инквизитор, спохватившись, протарахтел еще что-то. Петр вопросительно уставился на Улана.

– Говорит, его слова подтверждает сама святая книга, – перевел тот. – Их ученые исследователи установили, что слово «видеть» в ней упомянуто две с половиной тысячи раз, а слово «читать» всего пятьдесят пять. Получается, взирать на нее, когда она в руках священника, можно и нужно, дабы проникаться святостью, а вот углубляться в текст…

– Понятно, – мрачно кивнул Сангре. – Если твой глаз соблазняет тебя, вырви его, если рука – отруби ее, если язык – откуси. А если соблазняет собственный разум, стань католиком, – и он подытожил. – Совсем эти далай-ламы в своих кирхах с ума посходили.

– А на мой взгляд они в чем-то правы, – усмехнулся Улан. – Где блаженствует змей познания, там обязательно свирепствует и червь сомнения. В этой святой книге действительно столько противоречий, мама не горюй. Начнет человек задумываться и пиши пропало, готов свежеиспеченный еретик. Я, конечно, Библию не изучал, но даже моих обрывочных знаний вполне хватит, чтобы отыскать в ней огромную кучу нестыковок. Смотри, что получается. Вначале бог создал мужчину и женщину с грехом, потом сделал другую женщину беременную им, чтобы он сам родился, а затем убил себя как жертву себе для спасения нас от грехов, которыми он же нас и наделил. Как тебе?

– Круто! – восхищенно оценил Петр. – Сдается, ты загубил в себе великий дар краткого переводчика Талмуда и Вед для американских комиксов.

– Так мне продолжить перечень мнимых грехов Изабеллы или остановимся на Библии?

– Торопишься закончить ускоренные курсы медбратьев? – невинно осведомился Петр и махнул рукой. – Ладно, иди. Хотя погоди. А ну-ка, переведи ему, что мне, честно говоря, плевать на то, кто убивал ее слуг, это дело местных властей, а вот их жульничество насчет новгородских гривен – совсем иное дело, – и сурово глядя на фра Луиса, зарычал: – Тут ты, дядя макинтош вместе со своим напрудившим корефаном наступил на самое животрепещущее и пощады не жди. И ежели ты сейчас же не отпишешь своему дохлому стручковому перцу, чтобы он в экстренном порядке поскреб по сусекам своих монастырей и нашел настоящие деньги, то имей ввиду: вчерашнее покажется тебе райским сном по сравнению с сегодняшними горькими буднями. Так и быть, как лютые гуманисты, мы твои бренные останки, недоеденные моими хлопцами, отправим на плоту в родной Авиньон. Но на воскресение из мертвых тебе придется любоваться из литовского сортира, поскольку вареные глаза инквизиторов, запеченные в их мозгах – любимое блюдо моих бравых питекантропов. Касаемо кары, старина, – повернулся он к Улану, – по возможности дословно.

Тот согласно кивнул и на сей раз расстарался с переводом, а потому отвечал фра Луис, заикаясь от страха и дважды повторив, что фра Пруденте непременно исправит свою ошибку и самолично привезет в Берестье настоящие деньги.

– То-то, – смягчился Петр. – Но с поправкой: везти их твоему корешку придется не сюда, а в Ковно или в Бизену, чтобы у нас было время для спокойной проверки его грошей. Давай, берись за перо, Люсьен-заде. – Удовлетворенно полюбовавшись, как монах строчит текст послания своему напарнику, он повернулся к изнывающему от нетерпения другу и великодушно махнул рукой. – Ладно уж, текст письма просмотришь попозже, а пока можешь идти, горе ты мое влюбленное, – и в следующую секунду Улана как ветром сдуло.

Но когда Эспиноса закончил писать, Петр и не подумал идти к другу для проверки текста. Вместо этого, перейдя на испанский язык и тщательно подбирая слова, он потребовал от инквизитора заново рассказать о прегрешениях Изабеллы. Дескать, его товарищ, что недавно ушел, чертовщину, колдунов и ведьм отрицает, ибо у него иная вера. Зато он, Сангре, успел за время своих странствий повстречать немало чего, в том числе неоднократно столкнуться с происками дьявола и с его прихвостнями.

Фра Луис радостно закивал, и, перейдя на латынь, выдал какое-то высокопарно изрек:

– Haresis maxima est opera maleficarum non credere.

– Это ты чего? – нахмурился Петр. – Никак обидеть хочешь?

– Нет, нет, это латынь, – пояснил Эспиноса и торопливо перевел: – Не верить в деяния ведьм – величайшая ересь. Мне жаль твоего друга.

– Мне тоже, – согласился Сангре. – Я ведь сам некогда знавал одну ведьму. Кстати, не так уж далеко отсюда шарашилась. Так эта чувырла с фальшивой косой такое вытворяла на Украине, Изабелла близко не стояла. Посему сам вижу: не все чисто с доньей. И вообще, это ж аксиома: чем больше ангельского в женщине, тем гуще дьявольское в ней. Словом, давай, бухти дальше за ее колдовство.