Проклятое золото храмовников

– А во-вторых, – продолжала испанка, – если отдать подлинник, получится только хуже. Тогда мне и впрямь не сдобровать.

– То есть?

– Там, в Берестье, кабальеро кое о чем меня не спросил, и я тоже промолчала. Но ныне, полагаю, ему надобно знать все об этом долговом обязательстве. Я про внесенные в текст изменения, – пояснила она.

– Насколько я помню, вы уже рассказали о них.

– Кроме главного, – вздохнула Изабелла. – Ныне оно оформлено уже не на безымянного предъявителя, а на… меня, – очень тихо, почти шепотом произнесла она.

Гробовая тишина, воцарившаяся в комнате, длилась примерно с минуту. Прервал ее Петр, поинтересовавшись, не ослышался ли он. Изабелла подтвердила, что нет.

– Но зачем?! – завопил Петр. – Вы не очень-то похожи на женщину, обуянную корыстью!

– А завещание великого магистра?! – гордо вскинув голову, напомнила Изабелла. – Последняя воля умирающего священна. К тому же таким был и завет моего брата. А потому я не допущу, чтобы хоть один денарий из сокровищ тамплиеров достался римскому папе. Если я даже окажусь в безвыходном положении, то и тогда предпочту умереть, но не позволю виновникам гибели моего брата получить по нему хоть одно денье, – она сурово поджала губы и выпалила: – Honorem! Memoriae! Vindicatio!

– Честь, память, месть, – торопливо перевел Улан.

– Именно, – подтвердила Изабелла.

– Последнее словцо даже мне знакомо. Вон, оказывается, откуда корни вендетты тянутся, – пробурчал Сангре и хмуро осведомился. – Так вы, сударыня, арагонка или корсиканка?

Она покачала головой.

– Я просто все помню.

– Только прошу изредка вспоминать и за другое: тогда вас после долгих мучений всего-навсего убьют, так что выбора у вас нет.

Увы, но судя по лицу Изабеллы, этот аргумент ее не устрашил. Надменно вскинутый подбородок, горделиво поджатые губы, презрительно прищуренные глаза – все это красноречиво свидетельствовало о том, что донья намерена сдержать свою торжественную клятву и готова заплатить за это любую цену. Вплоть до собственной жизни. Об этом же гласил ее ответ Петру.

– Греческий философ Эпиктет как-то сказал, что нет насилия, которое могло бы лишить нас свободы выбора.

– Фу ты ну ты, – проворчал Сангре. – Це ж прямо таки Жанна Д´Арк, – и иронично процитировал:

Ну что ж! Осудите меня на костер,
Хвалитеся мощью своею!
Но знайте, что мой не померкнется взор,
Что я не склоню свою шею!…[27]

Увы, декламация сыграла обратную роль. То ли у доньи было плохо с чувством юмора, то ли ей так сильно понравился текст, но она… вспыхнула от удовольствия:

– Я рада, что кабальеро меня наконец-то понял, – и поинтересовалась: – А что это были за вирши?

– Так… один парень… – отмахнулся Сангре.

– А он написал еще что-нибудь… такое же? – прошептала Изабелла.

– А как же, – усмехнулся Петр и в ответ на ее немую просьбу процитировал:

И смерть моя новых бойцов привлечет,
Сообщников дерзких, могучих;
Настанет и вашим несчастьям черед!
Над вами сбираются тучи![28]

– Пресвятая мадонна, как же прекрасно, – выдохнула она восторженно.

Повернувшись к Буланову Сангре уныло поинтересовался:

– Боже ж мой, Уланчик, и где ты взял эти четыре пуда понтов в соусе из дикой гордыни?! Скажи мне скорее за те места, чтобы я туда ни ногой, – но тот в ответ сокрушенно развел руками.

Петр понимающе кивнул, прошелся по комнате и понял – сообщение испанки напрочь отшибло его соображаловку и он не в состоянии ничего придумать. И это при том, что времени у них остается с гулькин нос.

«Сейчас бы кубок медовухи и на боковую», – подумалось ему, но Улан так жалобно на него смотрел, что Сангре, тоскливо покосившись на почти полный кувшин, стоящий на столе, принял иное решение.

– Есть у меня кое-какие мыслишки, но сырые, – буркнул он, накидывая на себя полушубок. – Пойду, прогуляюсь по замку, а заодно к тверичам загляну. Нам с Уланом ладно, а вот вам, сударыня, желательно выехать отсюда как можно раньше, в идеале вместе с их посольством. Вот и потолкую с ним за жисть.

Изабелла кивнула и мечтательно произнесла:

– И смерть моя новых бойцов привлечет…

– Привлечет, – подтвердил Петр и, не выдержав, сорвался и, тыча в нее пальцем, заорал: – Но ты, глупая девчонка, об этом никогда не узнаешь. И когда ты будешь лежать в сырой камере с переломанными руками и ногами, в собственной блевотине и грязи, и слушать шуршание крыс вокруг, тебе будет не до мыслей о новых бойцах! – взяв себя в руки, он понизил голос и подвел итог. – Теперь у тебя одна надежда на спасение: Кирилла Силыч. Хоть это ты поняла?

Изабелла вспыхнула, хотела было что-то сказать, но Сангре махнул рукой, давая понять, что не намерен выслушивать ее бредни, сыт по горло, и вышел, с силой шарахнув дверью. Уже будучи в коридоре он краем уха услышал, как Улан горячо убеждает испанку: