Проклятое золото храмовников

Петр досадливо поморщился. Хоть он и не больно-то рассчитывал на послание литовского князя, но надежда в нем теплилась.

– Все равно, убить просто так… – неуверенно протянул он.

– Чтоб в убийстве овиноватить, надобно поначалу покойника найти, – поучительно напомнил Балабка. – Ты что ж, и впрямь мыслишь, будто тело свово побратима сыщешь? – и он подвел итог. – Вот и выходит, что выбор у тебя небогат: либо бежать не мешкая, либо поутру с повинной к нему идти, а чего иного тебе не выдумать, как ни тщись. Но ежели придешь, так и ведай, Зиновник и тебя задавит. Не простит тебе Иван Акинфич поношения, кое ты ему при всех учинил. Он ить доселе словцо-другое молвит и морщится от боли, да персты к устам своим бесперечь прикладает, – вратарь весело хихикнул. – А я, веришь ли, полжизни остатней отдал бы, чтоб сызнова полюбоваться, как ты его того, – он посерьезнел и вновь напомнил. – Бежать, беспременно бежать тебе опосля таковского надобно. И про побратима забудь. Хотя…, – Балабка поскреб заскорузлой пятерней в своих нечесаных лохмах и задумчиво протянул. – Можно было б попробовать сей же ночью дружка твоего сердешного ослобонить, но… – он покачал головой. – Собачки-то ладно. Они хошь и лютые, но меня ведают. Накормить как следует, да запереть подале, чтоб чужака не учуяли. Но больно замки в том амбаре, куда его сунули, крепкие. Да и сторожить дружка твоего боярин повелел самому могутному из холопей. Его даром, что Векшей кличут, а поглядишь на него – чистый ломыга[43].

– Ломыга? – недоуменно нахмурился Сангре.

– Ну-у, мохнач, топтыгин, косолапый, – пояснил вратарь. – Умишком он не больно-то, да в таком деле ум и ни к чему. Зато силен, одному Зиновнику уступит, а боле никому. Его когда в сторожу ставят, он и сабли с копьецом с собой не берет. Сказывает, ни к чему, и без них с любым татем управлюсь. Правда, выпить не дурак, медку поднесешь, нипочем не откажется, но кто ж ему перед сторожей плеснет? – и Балабка подвел итог. – Не-ет, тебе с ним тверезым нипочем не управиться. Опять же запоры на дверях крепкие. Стало быть, осталось бежать.

– А у нас на ломыгу мамонт сыщется, – медленно протянул Петр. – И с медком удачно. Ты как, возьмешься подпоить этого Векшу?

– Да он ведро выдует, не мене, а то и полтора.

– Будет ведро, – пообещал Сангре. – Даже два, чтоб точно хватило. И с запорами что-нибудь придумаю.

– Погоди, погоди, – встрепенулся Балабка. – А ежели у тебя ничего не выйдет? Али шум подымется? Тогда и мне головы не сносить.

– Тебе ее и так не сносить, сам говорил, – напомнил Петр.

– Одно дело, когда попросту задавят, а тута без мук не обойтись. Иван Акинфич он таковский: на чепь прикует и кажный день терзать учнет. За таковское надо бы тебе… – он замолчал, помялся, но чуть погодя насмелился и спросил:

– Сколь же ты мне дашь, ежели завтра за ентим столом твой побратим сидеть будет?

Петр крякнул и отвернулся, старательно сдерживая подступивший смех. Вроде и момент не подходящий, но уж очень точно процитировал вратарь Шарапова. Балабка воспринял молчание собеседника иначе и обиженно заныл:

– Ну а чего? За что мне, ежели ты промашку дашь, страдать-то? Задарма?

«Ну а где Шарапов, там и Горбатый должен быть», – подумалось Сангре, и он, припомнив названную главарем банды сумму, предложил:

– Двадцать золотых монет дам.

– Э-э, за таковское добро и всего двадцать?! – возмутился Балабка. – Тута полста надо положить, не мене.

Торговаться Петр не стал, согласившись сразу. Однако ассоциации с фильмом «Место встречи…» продолжались, поскольку вратарь смущенно попросил проавансировать его заранее хотя бы пятой частью. О том, что гривны ему душу греть будут, не говорил, но по смыслу сказал созвучное: они ему смелости придадут, когда он Векшу подпаивать станет. А, получив просимое, помявшись, заметил, что это, конечно, не его ума дело, но слишком много ратников для тайного проникновения ни к чему. Тут и одного человека за глаза, остальные же мешаться станут, да шум лишний поднимут. Совет был разумен и Сангре с ним согласился – и впрямь, больше одного человека брать с собой не стоило.

Теперь требовалось в срочном порядке загрузить Балабку хмельным зельем, спешно прикупленноым Петром у Гюряты, и собраться самому. Памятуя о крепких запорах, он не забыл заглянуть к кузнецу, располагавшемуся поблизости от постоялого двора и тот, немало подивившись, предложил иноземцу что-то вроде ломика. Был он длинным, метра в полтора, но кузнец пообещал разрубить его напополам. Не забыл Сангре и потолковать с Изабеллой – следовало подстраховаться. Мол, в случае неудачи ей надо поутру идти в сопровождении воинов-литвинов к княжичу Дмитрию жаловаться на насилие, учиненное ее спутникам.

«Кажется, все», – вздохнул он, вернувшись к себе в комнату, и, присев на дорожку, с грустью посмотрел на пустующую постель Улана.

– Ничего, верну я тебе завтра твоего хозяина, – уверенно пообещал Петр, обращаясь к подушке, и нахмурился, заприметив блеснувшую на миг золотую монету, по-прежнему лежащую на полу.