Прокляты и убиты

— Лейтенант Боровиков! — совсем уже громко, резко произнес майор Зарубин, еще больше побледнев, попытался выпрямиться. — Если вы не выполните боевого задания, я прикажу расстрелять вас как саботажника и пособника дезертирам. — Сказав это, майор широко и резко шагнул к шороховскому телефону и от боли, не иначе, ныром вошел в блиндаж, подшибленно сунулся на нары, где подхватил его Булдаков, а Финифатьев загородился руками, боясь, что майор упадет на него.

— Е-э-э-эсь! — Боровиков медленно поднял руку к виску. — Я постараюсь. Будет сделано, — вдогонку промямлил лейтенант.

Щусь сам взял трубку. Он уже по рассказам своего связиста знал обстановку на правом фланге плацдарма. Глуша ладонью в телефонной трубке грохот, крики, шум, коротко произнес, точнее прокричал, будто по рации:

— Мы продержимся… Продержимся до вечера. Но на большее нас не хватит. Помогайте. До встречи…

Вызвав через полковую связь полковника Сыроватко, а через него представителя авиации, майор Зарубин попросил нанести штурмовой удар по деревне Великие Криницы и по высоте Сто.

— А что там? Какие у вас разведданные? — спросил авиатор.

— Важные.

— Все-таки? Самолеты так просто не дают. Самолеты дороги, товарищ артиллерист.

— Я ничего не могу сказать вам по телефону. Сейчас к вам выйдут два автоматчика с картой. Вы сами убедитесь, что это очень важно, очень нужно для плацдарма. Сведения точные. Прошу вас верить мне! Ждите автоматчиков в штабе полковника Сыроватко.

На другом конце провода помолчали, и наконец авиатор сказал с легким вздохом:

— Хо-орошо! Сообщите время, когда планируете наносить удар, — уточнил он.

Майор достал из брючного кармана часы, щелкнул старинной серебряной крышкой с дарственной надписью, из академии еще часы. Было без четверти три.

— Семнадцать ноль-ноль.

— Время в обрез, но постараемся.

— Постарайтесь. Прошу вас, — сказал майор несвойственным ему, очень удивившим телефонистов, тоном. Майор был единственный человек в округе, которого всерьез побаивался даже Шорохов, уважал, как может уважать «бугра» рядовой член подконвойной бригады.

Взявши трубку своего телефона, майор вызвал «Берег» и удивленно вскинул брови:

— Что со связью, Шестаков?

— Садится слышимость, товарищ майор. Капитану Одинцу да покойному Мансурову надо говорить спасибо за то, что еще работаем. — Две катушки трофейного провода с твердой изоляцией — для прокладки по дну реки — они сработали. Да две в запас сообразили — вот и живем пока. С нашим хиленьким проводком мы не продюжили бы и сутки, но трофейная нитка составлена из обрывков, на стыках намокла изоляция…

«Вот так… вот так воюем, так побеждаем, — раздраженно произнес про себя майор Зарубин, — третий год войны, и каждый день натыкаешься на результат блистательной подготовки. И ничего нам не остается, как героически преодолевать трудности!»

— На сколько нас хватит?

— Думаю, на сутки, даст Бог, на полторы.

— Добро! — Майор поскреб лицо, выпрямился.

К телефону подошел командир дивизии. Коротко и четко доложив обстановку, Зарубин в ответ услышал зажатый связью голос:

— Либих, говоришь? С хозяйством? Хорошо-о-о-о! Старый знакомый. Он нас и мы его трепали под Ахтыркой. Ну, Бог даст, доколотим. — И, отвернувшись, должно быть, к другому телефону, сдавленным голосом приказал: — Командиров тридцать девятой, сто шестой, шестьдесят пятой — на провод! А ты, значит, майор, скорректируй огонь своего полка и десятой бригадой высотку пригладь. Пригладь. Она у нас, голубушка, как больной зуб. Выдерните-ка, выдерните его! — Генерал, отвернувшись, кому-то снова бросил: — Сейчас, сейчас, пусть подождут. — И тихо, как бы один на один, спросил: — Ну как ты?

— Дюжу, товарищ генерал. Что же делать-то? — «Надо бы насчет связи… ну да потом, потом, после удара…»

Генерал одышливо посопел в трубку:

— А Вяткин отдыхает. Нежится. Ну я ему! Скоро, однако, Александр Васильевич, вам будет легче. Совсем скоро. Вот так и скажи своим: скоро, мол. Ну пока, Александр Васильевич. За работу, как говорится.

Сыроватко, которого майор попросил передать дополнительно роту в штурмовую группу Щуся, чтобы она выдвинулась вплотную к высоте и сразу же по окончании бомбового удара и артобстрела атаковала, впал в сомнение:

— А колы последние хлопцы полягут, кто нас заборонит?

— Война, — сухо ответил майор.

Сыроватко помычал, покашлял в трубку:

— Ты ввэрэн, шо высоту можно узясть?

— Почти.

— Аж! — громко, будто попав ниткой в ушко иголки, воскликнул Сыроватко. — Колы б ты сказал — визмем! заберэм! — Я б тоби хлопцив нэ дав. Пид той высотою моих хлопцив дуже богато лежит. Загубилы их те, кто был полностью ввэрэн у зуспехе.

— Нет, на войне полностью ни в чем нельзя быть уверенным, к сожалению. А хлопцив вы даете не мне.

В половине пятого начался мощный артналет на высоту Сто. Долбили ее фугасами разрушительные гаубицы-полуторасотки, за ними, как бы присаливая, сверху густо сыпали снарядами два многоствольных полка из шестидесятимиллиметровых пушек.