Проклятые

– Да, действительно очнулся, – произнес какой-то мужчина; в его голосе слышалось скорее удивление, нежели радость.

Вниз и вверх. Туда и обратно.

Всякий раз, проваливаясь «туда», я спрашивал одно и то же: «Где моя сестра?» И каждый раз, независимо от того, кому я задавал этот вопрос, мне говорили:

– Давай я позову папу, хорошо, Дэнни?

Что, собственно, и было ответом.

А потом я увидел, что рядом стоит отец.

На его лице читалось облегчение и благодарность. Но выглядел он обескураженным.

– Дэнни? Как дела, Тигренок?

Тигренок? Он не называл меня так с тех пор, когда я был совсем маленьким. С того дня, когда мы пошли на старый стадион «Тайгер» и я увидел единственный раз в своей жизни настоящий футбольный матч команд профессиональной лиги.

Он называл меня так, когда я умер. В тот вновь прожитый блаженный день.

– Эш умерла, да? – сказал я.

– Да.

Отец немного помолчал. Потом вытащил что-то из своего кармана и поднес к моим глазам.

– Дэнни, ты знаешь, что это?

Я прищурился от яркого света и узнал предмет.

– Часы. Мамины часы. Ей дедушка подарил.

– Верно. Как ты их нашел?

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– После пожара… Когда врачи… Когда тебя спасли. Они разжали твою ладонь, и ты их держал.

Казалось, отец сейчас расплачется. Я бы не смог определить причину – то ли он сердился, то ли испытывал страдание, то ли не мог успокоиться, пока не узнает то, что хочет. Мне показалось, что он чем-то напуган.

– Это ты мне их дал, когда мы поднимались в лифте.

– В лифте?

– Ну, да. В центре «Ренессанс». Когда я…

– Нет. Нет, Дэнни!

– …ну, где я там оказался, когда умер.

– Нет, я не мог этого сделать.

– Но ты мне их отдал, папа.

Он резко отложил часы в сторону, словно подарок, который внезапно решил не дарить, а оставить себе. А потом у него потекли слезы. Они текли по его покрасневшим небритым щекам из воспаленных встревоженных глаз.

– Я не мог их тебе передать, Дэнни. Не мог! – сказал он тихо. – Потому что, когда маму похоронили, эти часы были у нее на руке.

Глава 6

Когда пересаженная кожа на ногах прижилась (серьезные ожоги у меня были только там) и я стал чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы мне уменьшили дозы лекарств, я начал разговаривать о том, что было ПОСЛЕ, с любым, кто оказывался в моей палате. Царствие Небесное существует! Знаете, что случилось? После того как обрушился потолок и в легких не осталось воздуха? Я пережил лучшие моменты своей жизни. Это были не пушистые облака и не тоннель со светом в конце. И не лучезарные ангелы, играющие на арфах! Царствие Небесное – это часть вашего прошлого. Будущее существование заложено внутри вас! Вы уже сейчас живете с ним!

Доктора и нянечки могли бы легко объяснить эти мои утверждения последствиями перенесенного шока или воздействием морфия, который мне кололи в качестве обезболивающего, если бы не золотые часы «Омега», некогда принадлежавшие моему деду. Их заботливо хранила моя мама и носила практически всю жизнь, говоря при этом, что однажды они станут моими. Как подтверждали свидетели, присутствовавшие на похоронах, мой отец застегнул браслет с этими самыми часами на запястье у мамы за мгновение до того, как крышка ее гроба закрылась в последний раз и гроб опустили в могилу на кладбище Вудлон.

Благодаря часам я стал своего рода достопримечательностью ожогового центра. Для верующих в Бога или склонных искать доказательства его существования я превратился в доморощенного детройтского пророка, слетавшего на небеса и вернувшегося назад с новостью о том, что Вечность – это лучший день в жизни.

Нельзя сказать, чтобы поверили все. Неоднократно приходилось слышать, что мои видения не представляют собой ничего иного, кроме игры воображения, причуды угасающего сознания. А часы? При упоминании о них многие начинали понимающе подмигивать и смотрели на меня, словно хотели сказать: «Да ладно! Будешь ты нам тут рассказывать!» Те, кто сомневался в правдивости моих слов, зачастую считали историю с «Омегой» просто фокусом, отвратительной уловкой. Впрочем, никто не брался предположить, как такое возможно было провернуть.

Следователи по уголовным делам, посещавшие меня, тоже интересовались, внимательно выслушивали и делали записи, когда я начинал говорить о том, что теперь называл ПОСЛЕ. Они спрашивали, не хотел ли я оказаться на небесах? И если да, то не желал ли взять с собой и свою сестру? И насколько хорошо я знал Мэг Клеменс, подругу Эш, пропавшую за несколько дней до этого?

– Что ты там делал, Дэнни?

Именно этот вопрос они задавали чаще всего. И даже сквозь марево, в которое погружались мои мозги от обезболивающих препаратов, я слышал, что на самом деле он означает.