Проклятые чувства

— Меня на воспитание взяла сводная сестра Анны. Поэтому меня воспитывала и растила моя тетка Агафья, которую я считал своей матерью. Сначала мы жили в деревне Авгуры, а потом, когда мне исполнилось пять годиков и скоро надо было идти в школу, мы вернулись в Каймар и поселились в старом домике, где когда-то жила моя тетка. Ни у кого в селе не возникли лишние вопросы, откуда у Агафьи появился мальчик. Где-то нагуляла — обычное дело, с кем не бывает. Со временем я стал замечать, что возле нашего дома стала часто крутиться некая монахиня, которая наблюдала за мной и, смотря на меня, как-то грустно улыбалась. Тетя Агафья стала водить меня в церковь при монастыре, там и познакомила меня с сестрой Анной. Не знаю почему, но веяло от той монахини некоей теплотой, любовью и заботой, она всегда нежно брала меня за руку, благословляла и целовала в лоб. Знал бы я тогда, что это была рука моей настоящей матери… Иногда сестра Анна приходила к нам в дом, и я всегда был рад ее приходу. А бывало… в моменты неизвестно откуда взявшейся грусти я бежал к монастырю, заходил в церковь для прихожан, и она сразу оказывалась рядом, словно всегда ждала меня, всегда благословляла и своим добрым словом вселяла в меня некую силу, после чего мне хотелось жить и творить. И вот… проходит почти десяток лет, сестра Анна сильно сдала, осунулась и постарела. Недобрые языки стали называть ее колдуньей, что, мол, видели в окно ее дома, как та при свечах совершает какие-то странные обряды, и что перешла она на сторону сатаны, стала наводить порчи и недуг на людей. Околела у кого-то преждевременно корова, кто в этом виноват? Конечно, монахиня Анна. Ее потом уже так и стали звать — колдунья Анна. Все несчастья, вплоть до засухи и саранчи, стали валить на нее. Я ж говорю — людины, примитивные, глупые, бездушные людины. А потом… потом в одну страшную ночь сестра Анна сгорела в своем доме. Ходили слухи, что это был намеренный поджог, что кто-то подпер дверь с внешней стороны, облил завалинку керосином и поджег — деревянный домик в разгар лета вспыхнул, как фитиль. Ходили слухи, что слышали в ту ночь у ее дома пьяные голоса молодежи, но кто именно там был, так и не выяснили. Стоило ли говорить, что смерть этой женщины сильно на меня повлияла, от меня словно оторвался лучик чего-то светлого и доброго. С того момента даже реальность будто исказилась — все вокруг стало серым и угрюмым, небо казалось всегда темным и давящим, не пропуская теплые солнечные лучи — лучи тепла и любви, которых мне так тогда не хватало… Моя тетка Агафья, помню, тоже весь вечер убивалась по поводу этого прискорбного события, и мне было это не совсем понятно. А потом… тетка проболталась. Последнее время она стала выпивать, здоровье ее тоже сильно пошатнулось, и она стала думать, что скоро, как она выражалась, сыграет в ящик. И в один хмурый осенний вечер она наклюкалась самогонки и рассказала мне всю правду… Для меня, шестнадцатилетнего пацана, это, конечно, был шок. Помню, я ничего ей не ответил, просто собрался и вышел из дома, всю ночь ходил по лесу — да-да, по тому самому проклятому лесу, и мне было плевать на то, что со мной могло бы случиться. И… я теперь знал, что, возможно, где-то в самой глубине этого страшного леса живет Он — тот самый колдун, который был моим отцом. Жив он был тогда или нет — мало кому было известно, но ходили слухи, что продолжал он жить в одном из домов в заброшенной деревне среди болот, к которым не подобраться. А если кому и удавалось туда добраться, то сумасшедший старик гнал всех обратно, выкрикивая проклятия, вызывая страх и неимоверный ужас и даже галлюцинации. С тех пор те места стали обходить стороной, приукрасив и устрашив эти сплетни призраком монахини-колдуньи Анны, которая якобы с того света навещает своего суженого.

И вот проходит почти год, и настает тот день, когда мы окончили школу, и этот последний год в этом чертовом пионерском лагере. По воле злого случая все эти ребята оказываются в моей группе, состоящей из девяти человек. Как-то мы играли в зарницу, а потом убежали от нашей вожатой и засели в роще. Со мной тогда были Колька, Глеб, Шура и Гуля, другие ребята остались в лагере. Не знаю, как я с ними оказался, но, наверно, так было суждено. Потому что у Кольки Лазарева откуда-то взялась бутыль с самогоном, девчонки вытащили из котомки два огурца и кусок сала. Колька все, помню, хорохорился, что-то строил из себя, из кожи вон лез, чтобы чем-то выделиться. Девчонки визжали как дуры, а Колька их щупал, то одну, то другую. Потом они слегка опьянели, и он стал меня задевать, мол, как у меня дружба с моей Дусей. А я знал, что ему тоже эта девочка нравится, вот он и злился. Я, дабы избежать потасовки, решил покинуть эту глупую компанию и вернуться в лагерь. Но тут Колька обратился к ребятам: «А неплохо мы тогда ту ведьму сожгли».

Меня сразу передернуло, я остановился и поинтересовался, о чем это он. Девчонки стали его просить, чтоб он молчал, а того, видимо, под действием паленой самогонки уже понесло.