Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

«Пищеварение двуглавого орла происходит быстро и энергично. Наш герой может своими двумя клювами растерзать за свою жизнь не менее ста сорока миллионов… простите, килограммов живой массы… Ученые пришли к выводу, что рабочей головой является голова прежде всего западная, восточная же кормится только остатками уже умершей добычи. На деле голова только одна, но орлу кажется – и он внушает свою галлюцинацию нам, – что голов две? На деле же просто орел болен, он болен шизофренией…»

И это, право, самый осмысленный момент 288-страничного романа. Букша, опоздав на все праздники непослушания, наверстывает упущенное в надежде, что братья-либералы меч ей отдадут. Меч, может, и отдадут, но о пряниках можно забыть, – их всегда не хватает на всех.

Виноват, отвлекся. Сейчас исправлюсь.

«Чуча» напоминает автомобиль с дохлым движком. Двойничество от времен романтизма подразумевало конфликт оригинала и Doppelg"anger’а: Шлемиля и его тени у Шамиссо, Ивана Карамазова и черта у Достоевского, доктора Джекила и мистера Хайда у Стивенсона – и так далее, вплоть до минаевских писателя Богданова и Богданова-самозванца. Это и была движущая сила повествования, его энергия. «Двойничество рождает столкновение двух “я”, объединенных и направленных общей идеей романа», – обобщил Бахтин. Не то у Букши: оба Чу такие милые, и делить им фатально нечего – распрягай, приехали. Точнее, даже с места не двигались. Но все равно распрягай.

Если вдуматься, то иные варианты были исключены по определению: беспредметному автору темы не очень интересны, это мы уже выяснили. Нет темы, нет идеи, – и о чем в итоге речь? О том, что у Чурова носки воняли? Или о черно-золотых волосах Синицыной?..

Но критиков наших не зря годами натаскивали на поиск метафизических глубин на пустом месте. «Чур, согласно словарному значению, – славянское божество пограничных знаков, а его символы – чурки и чурбаны, то есть обрубки дерева», – вдохновенно резонерствует Полина Бояркина. Умная барышня, Википедию читала. Дальнейшие семь бочек арестантов пополам с чурками опускаю из чистого человеколюбия. Ну, а если принять в расчет не гипотезу Ключевского, но возражения Фасмера: «Существование божества *Curъ, принимаемое мифологами старшего поколения, не доказано», – каков будет сухой остаток?

Потому единственное, что можно уразуметь из «Чурова и Чурбанова», – отсутствие у авторессы некоторых базовых навыков.

Букша не способна внятно сформулировать идею текста – речь об этом уже шла. Да это дело вообще десятое: «Мне очень важна атмосфера, климат, погода. Пожалуй, именно погода сначала и приходит мне в голову, а уж идеи, герои и прочее – выстраиваются вокруг нее. Они – не главное. Погода всегда важнее». Господин Вильфанд! Роман Менделевич! Вакансии в «Гидрометцентре» есть? Тут такие кадры пропадают!

Букша не способна выстроить объемный текст: спринтер с коротким дыханием, сказали бы Стругацкие. «Завод “Свобода”» состоял из монологов, механически объединенных местом действия. «Рамка» – из тех же самых монологов, объединенных точно так же и отчего-то написанных скверным верлибром. У «Чучи» та же самая хворь – клиповое мышление автора. Целого нет, есть разрозненные отрывки, и каждый можно изъять без особого ущерба.

Букша не умеет отличать главное от второстепенного. Книга перегружена линиями, оборванными на полуслове: экстремалка, что мечтала служить в спецназе или МЧС, пациентка Корзинкина, что умела нагонять себе температуру усилием воли, – где вы теперь, кто вам целует пальцы?