Итак, Александр Исаевич вырос в Ростове-на-Дону, окончил там университет, учась в котором получал Сталинскую стипендию, студентом женился на Н.А. Решетовской, учился заочно в МИФЛИ (Московский институт философии, литературы и истории). Когда началась война, его, по состоянию здоровья, признали негодным к строевой службе и отправили в обоз – чистить лошадей. Но непригодный к строевой службе рядовой Солженицын каким-то загадочным образом, о котором история умалчивает, прорвался в артиллерийское училище. На фронт лейтенант Солженицын попал весной 1943 г. В сражениях и битвах непосредственного участия не принимал, поскольку командовал батареей звуковой разведки. На фронте, судя по его же письмам, Александр Исаевич много читал, еще больше писал и неплохо питался, так что даже поправился. Рассказы свои, написанные на фронте, он рассылал писателям – то К. Федину, то Б. Лавреневу. В один прекрасный день ординарец Александра Исаевича по фальшивым документам привез из эвакуации в Казахстане жену капитану Солженицыну. Наталья Решетовская с теплом вспоминает время, проведенное с мужем на фронте – они много гуляли, читали, фотографировались, он учил ее стрелять и корил неверным пониманием счастья: «А я, – говорил он, – давно не умею мыслить иначе, как: что я смогу сделать для ленинизма, как мне строить для этого жизнь?» Но потом ей пришлось все-таки уехать, потому что ждали полковника, не склонного терпеть в части женщин. Да еще с фальшивыми документами. В феврале 1945 г. Александр Исаевич был арестован и отправлен в Москву на Лубянку по обвинению в антисоветской пропаганде. Позднее А.Т. Твардовский предложил Александру Исаевичу писать в биографии об аресте: «по необоснованному обвинению». Однако обвинение было вполне обоснованным: капитан Солженицын некоторое время занимался тем, что рассылал знакомым письма с критикой главнокомандующего и советского строя. Следователь, ведший дело Александра Исаевича, рассказывал Томашу Ржезачу: «Солженицын предлагал создать конспиративные “пятерки” <…> Я его допрашивал прежде всего по переписке с его женой, Н.А. Решетовской, и друзьями, прежде всего К.С. Симоняном и Л. Ежерец. Солженицын мне сказал, что он хотел сделать из этих людей руководителей конспиративных пятерок…» Писем было не так уж мало, а капитан Солженицын не мог не знать о существовании военной цензуры и СМЕРШа. Друзья детства и юности Александра Исаевича Кирилл Симонян и Лидия Ежерец так отзывались об эпистолярнй активности своего друга: «Эти письма не соответствовали ни извечной трусости нашего приятеля – а Солженицын самый трусливый человек, которого когда-либо знали, – ни его осторожности, ни даже его мировоззрению…» Вывод профессор К.С. Симонян сделал простой: «Он ясно видел, как, впрочем, и каждый из нас, что в условиях, когда победа уже предрешена, предстоит еще через многое пройти и не исключена возможность гибели у самой цели. Единственной возможностью было попасть в тыл. Но как? <…> Стать моральным самострелом было в этом случае для Солженицына наилучшим выходом из положения. А отсюда и этот поток писем, глупая политическая болтовня».
Как же сам Александр Исаевич описывает свое пребывание в центральной политической тюрьме: «Ах, ну и сладкая жизнь! Шахматы, книги, пружинные кровати, пуховые подушки, солидные матрацы, блестящий линолеум, чистое белье. Да я уж давно позабыл, что тоже спал вот так перед войной…» Наслаждаясь сладкой жизнью, Александр Исаевич охотно давал показания против своих друзей и даже против жены. Однако серьезно пострадал только Н.Д. Виткевич, отправленный, усилиями Александра Исаевича, не в какую-нибудь московскую шарашку, а в самую что ни на есть Воркуту. Реабилитированный Виткевич смог ознакомиться со своим делом и тогда же узнал, что посадил его друг детства – Александр Исаевич Солженицын, написавший, что Н.Д. Виткевич «замышлял создать подпольную подрывную группу, готовил насильственные изменения в политике партии и правительства, злобно чернил Сталина…»