Проклятые поэты

С наслаждением и ужасом я пестовал свою истерию.

Ш. Бодлер

Душа моя столь необыкновенна, что, глядя в нее, я сам себя не узнаю.

Ш. Бодлер

Находясь в преисподней, Бодлер грезил о белоснежных вершинах.

А. Блок

…В действительности поэт, которого считают бесчеловечным, склонным к несколько глуповатому аристократизму, был самым нежным, самым сердечным, самым человечным, самым «простонародным» из поэтов.

М. Пруст

О поэт, ты был из племени тех, кто умел сказать нет, это слово, которое не могут произнести рабы.

А. Урусов

Говоря о личности выдающегося человека, многие биографы впадают в крайности или примитивизацию, пытаясь «обузить» характер некими наукообразными моделями, психоаналитическими схемами или диалектическими вывертами. Личность предстает «объектом», своеобразной «лягушечьей лапкой», дергающейся в полном соответствии с «практикумом» экспериментатора. Лишенный великодушия и милосердия биограф даже не замечает, что присваивает себе роль вивисектора или прокурора, выносящего приговор похлеще судейского, приговор «вечности и бесконечности» – я имею в виду масштаб личности и посмертную историю. Читая книгу Ж.-П. Сартра о Бодлере, я все время слышал эти прокурорские нотки, безапелляционность судейского приговора. Сказанное относится и к бодлероведению в целом: вместо деликатности, почтительности, такта – набор уничижительных определений, диких упрощений, противопоставлений.

Таков был Бодлер – слабый, несчастный человек, безвольный эгоист, требовавший от других любви, но не умевший дать ее даже собственной матери и потому всю жизнь терзавший себя и окружающих. В чем источник этих терзаний?

«Совсем еще ребенком, – писал Бодлер, – я питал в своем сердце два противоречивых чувства: ужас жизни и восторг жизни». Бодлер, по сути дела, говорит здесь о двух началах, управляющих нашим существованием – эросе и танатосе. Эрос (любовь) побуждает нас воспринимать жизнь как дар, который нужно сполна прожить и пережить, идя навстречу миру, тогда как танатос (смерть) требует не столько проживания, сколько изживания жизни ради возврата в своего рода Эдем целостности, где нет и намека на конфликты, где в принципе отсутствуют противоречия между потребностью и ее удовлетворением, между «я» и «ты», между внешним и внутренним и т. п. Именно «восторг жизни» заставлял Бодлера тянуться к людям, добиваться их любви и признания, проявлять энергию, между тем как «ужас жизни», напротив, толкал его вспять, в безмятежный рай материнской ласки, побуждал неделями не выходить из комнаты и всеми возможными способами (вплоть до выкрашенных в зеленый цвет волос) доказывать свою «инаковость», «неотмирность».

Да, личность Бодлера неординарна, сложна, в чем-то противоречива, непоследовательна, но дает ли все это право «малым сим» подходить к нонконформистской громаде с пигмейскими мерками?..