Проклятые поэты

За оставшиеся ему 4 года он успевает опубликовать сборник прозаических миниатюр «Октябрьские ночи» (1852), книгу очерков о различных персонажах из французской истории «Иллюминаты» (1852), «Сказки и шуточные истории» (1852), автобиографическую книгу о молодости «Маленькие замки Богемы» (1853), сборник новелл «Дочери огня» (1854), цикл из 12 сонетов «Химеры» (1854) и, наконец, книгу «Аврелия, или Грёза и Жизнь» (1855); последняя поражает той ясностью ума и трезвым аналитизмом, с которыми Нерваль описывает свои собственные галлюцинаторные состояния, вызванные болезнью. («Разум, под чью диктовку Безумие пишет свои мемуары», – так определил «Аврелию» Т. Готье.)

Болезнь обостряет интерес поэта к таинству жизни, связи жизни и смерти, родству человека со всем Бытием – ко всему тому, что немецкие романтики именовали «стремлением к бесконечности». Нерваля интересует восточная и древняя эзотерика, египетский оккультизм, восточные и средневековые культы, философия пифагорейцев, алхимия, астрология, демонология, животный магнетизм, учение о переселении душ. Возможно, интерес ко всему «потустороннему» лишь приблизил трагическую развязку: утром 26 января 1855 года прохожие обнаружили бездыханное тело поэта, повесившегося на садовой решетке в самом центре Парижа…

Он прожил жизнь свою то весел, как скворец,
То грустен и влюблен, то странно беззаботен,
То – как никто другой, то – как и сотни сотен…
И постучалась Смерть у двери, наконец.

И попросил ее он обождать немного,
Поспешно дописал последний свой сонет,
И после в темный гроб он лег, задувши свет
И на груди своей сложивши руки строго.

Ах, часто леностью его душа грешна,
Он сохнуть оставлял в чернильнице чернила,
Он мало что узнал, хоть увлекался всем,

Но в тихий зимний день, когда от жизни бренной
Он позван был к иной, как говорят, нетленной,
Он, уходя, шепнул: «Я приходил – зачем?»

Согласно одной из версий, самоубийство Жерара де Нерваля связано с прогрессированием той же болезни, что и Бодлера (сифилиса). В письмах последнего есть фраза, которую можно интерпретировать именно таким образом: «Я почувствовал себя больным той самой болезнью, которой страдал Жерар, а именно – страхом, что не смогу больше ни думать, ни писать». Речь, по-видимому, идет о страхе распада личности в результате поражения мозга. Бодлер не имел приятельских отношений с Нервалем, но периодически они встречались, и он мог знать то, что Нерваль так тщательно скрывал…

Мечтой жизни Нерваля стало торжество жизни над судьбой. Он жаждал стать всемогущим, но не в смысле преодоления жизненных невзгод, но – в сфере духовной, творческой. В «Парадоксах и истине» (1844) Нерваль писал:

Я не прошу у Бога менять что-нибудь в событиях, но изменить меня относительно вещей: даровать мне способность сотворить вселенную, которой бы я сам распоряжался, власть повелевать моей вечной грезой вместо того, чтобы ее претерпевать. И тогда я буду поистине богом.

Судя по всему, эту свою мечту ему удалось осуществить в поэзии. Марсель Пруст, явно предпочитавший Нерваля Бодлеру, по этому поводу сказал следующее:

Если писатель пытался себя самого определить, уловить и осветить смутные нюансы, глубокие законы, почти неуловимые впечатления души, так это Жерар де Нерваль… Он нашел способ не только лишь рисовать и придать картине цвета своей мечты.