Проклятые в раю

— Ему следовало нанять вашего адвоката, — отозвался я.

Майор привел нас в просторную, устланную красным ковром комнату, где навстречу нам из-за внушительного стола красного дерева поднялся губернатор Джадд — приятного вида тип с овальным лицом и в круглых очках в черной оправе. Он указал на приготовленные стулья. Нас ждали.

— Пожалуйста, садитесь, — сказал губернатор, и мы сели.

Когда все разместились, Джадд тоже сел, сложив на груди руки. Он скорее походил на мирового судью, чем на губернатора, и уважительно произнес:

— Мистер Дэрроу, насколько я понял, вы хотели бы, чтобы я выслушал ваше прошение.

— Да, сэр, — сказал Дэрроу.

Он протянул руку, и сидевший позади него Лейзер вложил в нее листок бумаги. По мне, так эти церемонии были немного смешны, но вполне соответствовали окружающей обстановке.

— Нижеподписавшиеся обвиняемые, — начал читать Дэрроу, — по Делу территории Гавайи против Грейс Фортескью и других, а также их адвокаты, сим почтительно просим ваше превосходительство, во исполнение возложенной на вас власти миловать, а также ввиду рекомендации жюри присяжных по вышеозначенному делу, смягчить приговор, вынесенный ранее по вышеуказанному делу.

Дэрроу поднялся, сделал шаг вперед и передал листок губернатору. Старик сел, а губернатор, который чертовски хорошо знал содержание документа от первого до последнего слова, взял его и прочел, а потом сделал вид, что обдумывает прочитанное. Кого он хотел провести?

Наконец Джадд произнес:

— Основываясь на данном прошении и учитывая рекомендацию жюри присяжных, приговор на срок до десяти каторжных работ заменяется заключением на срок до одного часа, что будет осуществлено под наблюдением майора Росса.

Миссис Фортескью вскочила и всплеснула руками, как горничная в мелодраме.

— Это самый счастливый день в моей жизни, ваше превосходительство. Я благодарю вас от всего сердца.

Джадд подвергся череде крепких рукопожатий, включая Лорда и Джоунса, которые заявили:

— Спасибо, губ! Вы молодчага!

Судя по напряженному взгляду за круглыми стеклами очков, Джадд явно чувствовал себя неуютно, если не откровенно стыдился себя, и после непродолжительной бессмысленной болтовни — Томми, например, сказал: «Как жаль, что я сейчас не в Кентукки и не могу увидеть, как улыбнется этому известию моя мать!» — Джадд взглянул на часы.

— Скажем... э... что ваш час начался в тот момент, когда сегодня утром вы покинули Перл-Харбор, что означает... Э... что он истек. Удачи вам всем.

Очень скоро наша маленькая группа, за исключением губернатора, уже позировала представителям прессы на балконе дворца. Когда пресса обнаружила, что я не являюсь адвокатом, а лишь ничтожным следователем, меня попросили отойти в сторону. Меня это вполне устраивало, и я стоял и, улыбаясь про себя, наблюдал за нелепыми съемками. Словно лучшие ученики класса, а не осужденные за убийство, их адвокаты и женщина-вдохновительница преступления, стояли они, сияя самодовольством.

Дэрроу улыбался, но улыбка была несколько усталой и неестественной. Майор Росс, казалось, забавляется по-настоящему. Только стоявший со сложенными на груди руками Джордж Лейзер смотрел куда-то вдаль и, похоже, думал о чем-то своем. Роль второй скрипки при великом Кларенсе Дэрроу стала для него хорошей школой, но, возможно, это оказалось не совсем то, чего он ожидал.

Грейс Фортескью порхала и трепетала, светская бабочка по свой сути, извергая одну глупость за другой.

— Я буду так рада вернуться назад в Соединенные Штаты, — сказала она корреспонденту гонолулской «Эдвертайзер», который любезно не стал напоминать ей, что она и так находится на американской земле.

Но поток ее глупостей прекратился, когда репортер спросил ее, приедет ли она когда-нибудь сюда при более приятных обстоятельствах, чтобы насладиться красотой островов.

Она почти огрызнулась, не сумев сдержать рвущиеся наружу горечь и злость:

— Покинув это место, я никогда сюда не приеду, никогда в жизни!

Затем она дрожащим голосом разразилась речью, в которой высказала надежду, что в результате случившихся с нею «неприятностей» Гонолулу станет «более безопасным местом для женщин».

Изабелла тоже внесла свою лепту в это безумие, схватив меня за руку и выпалив:

— Ну разве это не чудесно!

— Едва удерживаюсь, чтобы не запрыгать от радости!

Она притворилась, что сердится.

— Ты злюка. Но я знаю кое-что, от чего настроение у тебя поднимется.

— И что же это?

— Моя подружка уехала.

— Какая подружка?

— Ну ты знаешь... моя подружка, та подружка.

— Да? О! Хорошо. Хочешь вернуться в отель и... э... поплавать или заняться чем-нибудь другим?

— Чем-нибудь другим, — сказала она и сжала мою руку.

Если она хотела отпраздновать эту чудесную победу, что ж, я мог составить ей компанию. В конце концов, работа была сделана, мы отплывали через пару дней, а я даже еще не загорел.

Правда, учитывая «что-то другое», что имела в виду Изабелла, сомневаюсь, что мне удастся как следует загореть.

* * *