Жар был нестерпимым, от него нельзя было укрыться. Подобно Мираксису, Дракула ощущал, как тлела и пузырилась его кожа, слышал постанывания девушек, которые не в силах были бороться с божественным сиянием. Оставалось только взывать к спасению. Но кого они, проклятые Богом создания, могли просить о милосердии? Будто гром, сотрясший каменные стены, раздался последний крик Мираксиса, а потом все стихло, золотое сияние угасло, и вокруг воцарилась мертвая пугающая тишина. В какой-то момент вампиру даже показалось, что он вновь перешел границу миров, оставшись на противоположном берегу жизни, но боль затягивающихся ран вернула ему ощущение реальности. Анна, дрожа всем телом, прильнула к его груди, все еще не веря, что иссякла кара небес. Селин же, не обращая внимания на свои раны, кинулась к сцене, оглядев картину бедствия испуганным взглядом.
На удивление, ни на одной из стен не осталось и следа от огненных поцелуев. Кругом царила разруха, и властвовала смерть, до сих пор пожинавшая души павших, среди которых, лежа около обугленных костей Мираксиса, тихо страдал архангел, собственным пламенем опаливший свои крылья.
— Гэбриэл, — прокричала она, упав на колени подле охотника, прижав его руку к своей груди. Тот, слегка улыбнувшись, нашел в себе силы приоткрыть веки, отирая кровавую слезу с ее щеки.
— Простишь ли ты меня? — прохрипел он, превозмогая боль.
— Мне не за что тебя прощать, — прошептала она, — ты сам должен простить себя.
Охотник перевел взгляд на Дракулу, возвышавшегося за спиной Селин.
— Пришло время платить старые долги! — шепнул Ван Хелсинг, стягивая с окровавленного пальца фамильный перстень с драконьей филигранью. — Четыреста лет он ждал своего истинного хозяина.
Вампир сел на корточки около смертельно раненного, но не поверженного товарища, принимая из его рук древнюю реликвию. Сколько веков он с упоением представлял себе, как убивает кровного брата, вонзившего ему нож в спину, а теперь, сидя подле него, не мог избавиться от ощущения глубокой утраты, предательски закравшейся в сердце. Видимо, так всегда бывает, когда из жизни уходит старый враг или добрый друг, потому что на месте глубокой ненависти или преданности — двух противоречивых, но сильных чувств — оставалась пустота. Это чувство куда страшнее и разрушительнее смерти, ибо опустошенное сердце не наполнялось жизнью, не заливалось вином. Душа терялась и бесцельно блуждала во мраке, пытаясь найти призрачную пристань, а такое существование бессмысленно.
— Можно что-то сделать? — упав подле Гэбриэла, пролепетала Анна.
— Эта плата за обладание великой силой. Он сжег в ангельском огне все свои ресурсы, и телесная оболочка не выдержала. Его сосуд умирает. Боюсь, что процесс необратим. Разве что…
— Что? — с надеждой в голосе проскулила Селин.
— Проклятие бессмертных. Только обращение может его спасти.
— Спаси его, — взмолилась девушка, ухватив графа за ладонь. Он перевел взгляд на охотника, боровшегося с очередным приступом боли и поднес запястье к губам, пуская тонкую стручку алой крови. Однако в ту же секунду Ван Хелсинг вцепился в его руку с такой силой, которая может проснуться в умирающем пред ликом смерти.
— Нет, нет, — прохрипел он, глядя на него полубезумным взглядом. Вампир коснулся его виска, пытаясь унять терзавшую товарища боль.
— Нет? — переспросил Дракула.
— Отпустите меня. На небесах меня уже давно заждались! — проговорил охотник. В душе он не мог избавиться от ощущения, что чужой здесь, ибо не мог найти себе места в гармоничной конструкции этого мира. Разделить себя надвое он не мог, а жить с двумя враждующими ипостасями устал. Он не мог не понимать, что войти в согласие с Единым и раствориться в Свете невозможно, не освободившись от темных оков, а потому решил отпустить мирскую суету. — Я прожил слишком много жизней. Я устал от подобного существования и не желаю за него цепляться, устал от бесконечной борьбы, погони, страданий и бедствий, которые неизбежны для того, кто взлетает высоко, выбирает сверкающие тропы и странствует по ним между мирами. Я распечатал врата смерти, чтобы обрести вечную жизнь. Наконец я могу вернуться домой, обратиться звездой и занять свое место на небесах, подобно своим братьям.
— Гэбриэл, — пытаясь совладать с душившими ее рыданиями, прохрипела Селин. Она любила его и теперь была вынуждена смотреть на то, как единственного человека, коснувшегося ее души, уносила на крыльях теней костлявая старуха. Может быть, божественная справедливость и восторжествовала, покарав Мираксиса, но разве случившееся с ними сейчас было справедливо? Смириться с этим она не могла.
— Не плачь, не со мной твоя судьба! Пред ликом смерти нам открывается будущее, поверь, я знаю, что говорю.