Самым распространенным вариантом данной альтернативы является вариант наступления финнов на юг от Свири, чтобы соединиться с немцами где-то на берегах Волхова. Однако попытаемся посмотреть на ситуацию «без гнева и пристрастия», пусть даже кое-какие моменты покажутся непривычными.
Прежде всего это касается именно действий финской армии. В качестве доказательства агрессивных намерений Финляндии нам, разумеется, продемонстрируют пресловутый приказ № 3 маршала Ман-нергейма, он же «вторая клятва на мече». Вот цитата из него, которую так любили советские историки: «В ходе освободительной войны 1918 года я сказал карелам Финляндии и Беломорской Карелии, что не вложу меч в ножны до тех пор, пока Финляндия и Восточная Карелия не станут свободными. Я поклялся в этом именем финской крестьянской армии, доверяя тем самым храбрости наших мужчин и жертвенности наших женщин». Дескать, маршал грезил о том, как финские войска выйдут на берега Белого моря. Знаете, о чем именно думал Маннергейм, точно знал только Маннергейм, давайте не будем за него домысливать. Прежде всего, кто такой маршал Карл-Густав Маннергейм осенью 1941 года? Всего лишь главнокомандующий вооруженными силами Финляндии. Не меньше, но и не больше. В нормальном демократическом государстве не генералы определяют политические цели войны, а правительство, хотя именно генералам обычно приходится расплачиваться за глупость и амбиции политиков. Так что не следует преувеличивать значение этих трескучих фраз. Обычный торжественный приказ, подобные десятками издаются в любой армии «по поводу» и «в ознаменование». «Солдаты! Сорок веков истории смотрят на вас с этих пирамид!» «Скорее небо упадет на землю, и Дунай потечет вспять!» И что? Дунай по-прежнему впадает в Черное море, а вовсе не в Северное. Вот если бы в этом приказе недвусмысленно говорилось: «III корпусу генерала Сииласвуо выйти на побережье Белого моря», — тогда стоило бы о чем-то рассуждать. Но Сииласвуо такого приказа не получил, более того, Маннергейм посоветовал генералу наступать не слишком энергично, а потом отдал недвусмысленный приказ не взаимодействовать с войсками немецкого XXXVI корпуса. Точно так же VI корпус генерала Талвела, вышедший к реке Свирь, получил приказ не двигаться слишком далеко на юг. Финские войска на Карельском перешейке лишь обозначили намерение штурмовать укрепления Карельского УР, но тем дело и закончилось.
Не будем идеализировать маршала, он был холодным, расчетливым и дальновидным политиком и военачальником. Скорее всего, он трезво оценил скудные возможности финской армии, которая могла разбить себе лоб об укрепленные позиции или тихо и незаметно растаять в лесах Карелии. И если финны сегодня кричат о том, что Маннергейм спас Ленинград, отказавшись нанести удар с севера, это просто Попытка выдать нужду за добродетель, ни к чему хорошему для финнов наступление на Карельском перешейке привести не могло. Зато фактом остается другое. Чуть ли не три года на этом участке фронта вся активность финнов сводилась к стрельбе осветительными ракетами. Также имели место уже совершенно странные случаи, о которых рассказывают рядовые советские бойцы, не генералы, разумеется. Время от времени финны пускали из минометов неснаряжен-ные мины с привязанными к ним банками тушенки. Такая вот странная война получалась. Поэтому, если мы намерены говорить о полной блокаде Ленинграда, нам придется обратить свое внимание на действия Группы армий «Север» фельдмаршала фон Лееба.
Вообще, обе операции в районе Тихвина — и оборонительная, и наступательная — известны незаслуженно мало, хотя в них как в капле воды отразились будущие события куда более крупного масштаба. Начнем с того, что положение Группы армий «Север» в середине сентября 1941 года было далеко не блестящим, настолько не блестящим, что его нельзя было исправить никакими альтернативами. Именно под Ленинградом отчетливо прорисовалась одна из причин, которая привела к краху фашистской агрессии, — явная нехватка сил. А. Исаев пишет, что «одним из серьезных стратегических просчетов немецкого командования в ходе Второй мировой войны было недостаточное внимание к созданию и накоплению резервов». Какое там! Не было у Германии этих самых резервов, в принципе не было — ни людских, ни технических. Так что и накапливать было совершенно нечего. Самый наглядный пример: немцы так и не сумели до самого конца войны возместить потери автотранспорта, понесенные осенью — зимой 1941 года.