Проклятый

— Наверно, вы хотите знать, как меня зовут, — добавила она. Я не был уверен, было ли это вопросом, но кивнул головой, что могло значить как подтверждение, так и отсутствие интересов.

— Мерси Льюис, — заявила она. — Не забудьте, Мерси Льюис.

— Ну что ж, Мерси, следите за собой.

— Вы тоже, — сказала она, а потом ушла удивительно быстрым шагом. Вскоре я потерял ее из вида.

По какой-то причине мне вспомнился отрывок из «Оды к меланхолии», который Джейн часто цитировала:

С Красной — но тленно — она живет; С Веселостью, прижавшей на прощанье Персты к устам; и с Радостью, чем мед Едва пригубишь — и найдешь страданье…

[Д. Китс Ода Меланхолии, перевод Ивана Лихачева.

Написана в мае 1819 года.]

Я поднял опять воротник плаща, засунул руки глубоко в карманы и направился что-то перекусить.

4

Я в одиночестве съел сандвич с говядиной и луком в баре Рада, находящемся в старом здании Лондо Кофе Хаус на Централ Стрит. Рядом со мной негр в новехоньком плаще барберри непрерывно насвистывал сквозь зубы песенку. Молодая темноволосая секретарша наблюдала за мной в зеркале, не мигая глазами. У нее было удивительное, бледное лицо, как на картинах прерафаэлитов. Я чувствовал себя измученным и очень одиноким.

Около двух часов дня я доплелся под хмурым небом на площадь Холкок, в Зал Аукционов Эндикотта, где происходила полугодовая продажа старых маринистических гравюр и картин. В каталоге было упомянуто три важных пункта, между прочими, масляную картину Шоу, представлявшую корабль «Джон» из Дерби, но я сомневался, смогу ли я себе позволить купить ее. Я искал товары для лавки сувениров: офорты, гравюры и карты. Я мог бы себе позволить купить одну или две акварели, оправить их в позолоченные или ореховые рамы и продать с прибылью в 900%. Была и одна картина неизвестного художника под названием: «Вид западного побережья Грейнитхед, конец XVII века», которая достаточна меня заинтересовала хотя бы потому, что она представляла полуостров, на котором я жил.

Аукционный зал был огромным, холодным и викторианским. Косые лучи зимнего солнца падали в него через ряд высоких, как в соборе, окон. Большая часть покупателей сидела в плащах, а перед началом аукциона раздавалось хоровое покашливание, хлюпанье носом и шорох обуви о паркет. Появилась едва дюжина покупателей, что было явно необычным для аукционов у Эндикотта. Я даже не заметил никого из Музея Пибоди. Сам аукцион также был вялым; Шоу был продан еле за 18500 долларов, а редкая гравюра в резной костяной раме — за 750 долларов. Я надеялся, что это не значило, что пришел упадок в торговле маринистическими антиками. Ко всему прочему, мне только не хватало, чтобы я к концу года обанкротился.

Когда наконец аукционист выставил на продажу вид Грейнитхед, в зале осталось едва пять или шесть покупателей — не считая меня и одного свихнувшегося старпера, который являлся на каждый аукцион к Эндикотту и повышал цену на любую продажу, хотя все знали, что у него нет даже одной пары целых носков, и он жил в картонной коробке неподалеку от пристани.

— Дает ли кто-нибудь пятьдесят долларов? — провещал аукционист, заткнув большие пальцы рук за лацканы элегантного серого жилета, украшенного цепочкой от часов.

Я задвигал носом, как кролик, в знак подтверждения.

— Кто дает больше? Смело, джентльмены, Эта картина является частью истории. Побережье Грейнитхед в 1690 году. Настоящий раритет.

Желающих не было. Аукционист демонстративно вздохнул, ударил молоточком и заявил:

— Продано мистеру Трентону за 50 долларов. Следующий.

Меня не интересовало ничего больше на аукционе, поэтому я вылез из кресла и пошел в упаковочную. Сегодня в ней царствовала миссис Донахью, ирландка материнского вида, в полукруглых очках, с морковными волосами и великолепнейшим, самым большим задом, который я только видел в жизни, и один вид которого вызывал вполне определенные ощущения в штанах. Она взяла у меня картину, потянулась за бумагой для упаковки и веревкой, после чего взревела басом к своему помощнику:

— Дамьен, ножницы!

— Как здоровье, миссис Донахью? — с дрожью возбуждения в голосе выдавил я.

— Еле живу, — ответила она. — Болят ноги и давление не в порядке. Но мне так неприятно из-за вашей жены, мистер Трентон. Я даже расплакалась, как только услышала об этом. Такая красивая девушка, Джейн Бедфорд. Я знала ее, еще когда она под стол пешком ходила.

— Благодарю вас, — я кивнул головой.

— Значит, это и есть вид залива Салем? — спросила она, поднимая картину.

— Грейнитхед, точно к северу от Аллеи Квакеров. Видите этот холм? Теперь там стоит мой дом.

— Ага. А что это за корабль?

— Корабль?

— Здесь, у другого берега. Наверно же это корабль, не правда ли?

— Я поглядел на картину. Я не заметил этого раньше, но миссис Донахью была права. С другой стороны залива стоял парусник при полном рангоуте, нарисованный в таких темных красках, что я принял его за кучу кустов на берегу.