Проклятый

«Ветер… – Кар не нашел слов. Подобрал обкатанный временем камень. Бросил вниз, через край уступа. Прислушался, но услышал только завывание ветра. Вздохнул и начал продолжил: – Понимаешь… Я сам только понял. Империя – это не страна, не земля. Это люди. Мой отец убивает их. Они не могут ему противостоять, совсем. Я – могу, хоть немного. Шансов нет, но я должен попытаться. Ради Эриана, ради Тагрии, ради моей матери. Ради того деревенского жреца – я даже не спросил его имени. Я должен, Ветер, понимаешь? Больше некому».

«Чем ты поможешь им, если умрешь?»

«Не знаю, – новый камень полетел вниз, и снова Кар не услышал стука падения. – Но я не могу иначе. Просто… Не могу».

«Ты знаешь, что умрешь. Я чувствую, что знаешь, – грифон плакал, беззвучно и оттого страшно. – Я не хочу нести тебя туда».

«Тогда я пойду сам. Дойду, если не замерзну и не свалюсь в ущелье. Я не принуждаю тебя, Ветер».

«Если ты умрешь, я тоже умру».

«Я не хочу этого».

«Тогда вернись».

«Не могу. Есть вещи хуже смерти. Неужели ты этого не знаешь?»

Грифон молчал. Он лежал неподвижно, в полутьме похожий на изваяние, только хвост, будто живущий собственной жизнью, хлестал по бокам. Когда Кар перестал ждать ответа, Ветер наконец отозвался:

«Знаю».

«Тогда не отговаривай меня, мой друг. И прости, если можешь».

Серое, словно выцветшее утро занималось над мятым одеялом гор. Утро последнего дня пути. Кар приник головой к теплому плечу зверя, напрасно пытаясь нежностью заглушить его боль. Внизу, вверху, повсюду, множеством голосов рыдал ветер – как будто вступался за грифона, что носил его имя. Пальцы Кара зарылись в мягкие золотые волны.

«Прости меня, Ветер. Прости».

Ветра, свирепствовавшие в горах, облетали стороной Долину магов. Над ней клубился туман. Не тот, что встает поутру над влажной землей, обманывая голоса, сбивая с толку коня и путника. Молочная дымка, здесь и там расцвеченная красными, бордовыми, фиолетовыми всплесками – признак множества творимых заклятий. И множества отнимаемых жизней. Кровь поистине текла рекой.

Как ее отражение, как молчаливый крик, нависло, клонясь к западу, кроваво-красное солнце. Красным отливали черные перья грифоницы, взмывшей со скал и полетевшей навстречу.

«Кто там, Ветер?» – спросил Кар, одновременно потянувшись магией. Узнавание пришло вместе с ответом грифона, вместе с мысленным голосом, еле слышным из-за расстояния:

«Карий, это Кати. Остановись. Нам нужно поговорить».

«Не о чем говорить», – откликнулся Кар, но Ветер, послушный его чувствам, плавно заскользил навстречу самке.

Очень молодая, почти птенец, она с натугой взмахивала крыльями: две всадницы, хоть и стройные телом – немалая ноша для столь юного зверя. Кар невольно залюбовался всеми тремя.

«Кого из вас поздравить с удачным Покорением?» – спросил он.

«Зиту, – ответила Кати. – Я уступила ей свое право».

Девушка застенчиво улыбнулась Кару. Ветер изогнул шею, горделиво приветствуя самку. Та развернулась в воздухе. Теперь оба грифона летели рядом, подстраиваясь к движениям друг друга.

«Сильнейший в ярости, – сказала Кати. – Зачем ты вернулся?»

Грифоны держались крыло к крылу, но Кар ответил так же мысленно:

«Ты догадалась, Сильная, если встречаешь меня здесь».

«Это сумасшествие. Он убьет тебя».

«Не надо, Кати. Ты меня не остановишь. К тому же, разве ты не этого хотела?»

«Не этого. Не твоей смерти. Будь все по-моему, ты выучился бы, освоил высшую магию и сразился с ним, будучи готов. Ты стал бы Сильнейшим, а теперь – станешь трупом».

«Прости меня, Сильная, – сказал Кар. – Я не буду больше ничьим орудием. Ни его, ни твоим».

«Я никогда не считала тебя орудием, – в ее мыслях проскользнула горечь. – Послушай меня. Еще не поздно повернуть назад. Это самоубийство – бросать вызов Амону».

«Знаю. Но не поверну».

«Неужели твой император этого стоит?»

«О, да, Кати. Стоит. И не только он. Все, чья кровь питает вашу Силу, кого вы обрекли на заклание – они этого стоят».

«Вы? Как высокомерно, Карий. Разве ты сам не брал их кровь?»

«С этим покончено».

«Думаешь, они тебе простят?»

«Это неважно, Кати».

Грифоны летели неспешно, то ли слушая людской спор, то ли обмениваясь своими, недоступными для прочих, мыслями. Но Долина приближалась – медленно, неотвратимо. Сильная не скрывала печали, и то не была печаль о несбывшихся планах.

«Почему ты решил, что остановишь вторжение? Если представить, что ты победишь…»

«То займу кресло Сильнейшего. И вам придется меня слушать».

«Тебя вызовут на поединок все Сильные по очереди. Будь ты хоть вчетверо сильней, ты обречен. Но до этого не дойдет. Я слабей Амона, но с тобой справилась бы легко. Ты ему не соперник».

«Так помоги мне, Сильная Кати. Реши, кого ты ненавидишь больше – дикарей или Амона, убившего твою мать!»

Кати ответила не сразу.

«Ты давно знаешь?» – наконец спросила она.

«Он сам рассказал мне перед отлетом».

И странное чувство – как будто нечто несказанное повисло в воздухе.

«Я не стану тебе помогать, – сказала Кати. – Да и не смогла бы. В поединке участвуют двое».

«А если я справлюсь, Кати? Чью сторону ты примешь?»

«Это глупо. Ты не справишься».