Проклятый

Он уже начал поднимать стекло, но я подошел к нему, с трудом продираясь сквозь грязь.

- Джордж, - спросил я. - Не слышал ли ты, чтобы кто-то шлялся здесь ночью? Около двух или трех часов утра?

Джордж задумчиво надул губы, а потом покачал головой.

- Я слышал ветер ночью, это точно. Но ничего больше. Никто не ходил по дороге. А почему тебя это так интересует?

- Даже не совсем уверен, почему.

Джордж задумчиво посмотрел на меня, а потом сказал:

- Лучше возвращайся домой и переоденься во что-то сухое. Не обращайся так мерзко со своим здоровьем только потому, что Джейн уже нет. Может, немного позже заскочишь к нам поиграть в карты? Старый Кейт Рид наверняка появится, если приведет в порядок свой ржавый тарантас.

Может, приду, Джордж, большое спасибо.

Джорджи уехал, и я снова был один под дождем. Я прошел по аллее и вернулся под дверь. Ну, подумал я, не буду же я стоять тут целую ночь. Я провернул ключ в замке и толкнул дверь, которая как всегда запротестовала протяжным скрипом. Меня приветствовала темнота и знакомый запах дыма и старого дерева.

- Есть ли здесь кто-то? - закричал я. Глупейший вопрос под солнцем. Здесь никого не было, кроме меня. Джейн уже больше месяца не было, и хотя я не хотел об этом и думать, но вынужден был постоянно помнить это, все время вспоминать ее последние секунды жизни, как в этих автомобильных катастрофах, часто показываемых по телевизору, где безвольные манекены вылетают через переднее стекло. Только что манекенами не были ни Джейн, ни наш еще не родившийся ребенок.

Я вошел внутрь, Не подлежало сомнениям, что атмосфера изменилась, совершенно так, будто кто-то во время моего отсутствия немного переставил мебель. Сначала я подумал; черт, я был прав, сюда кто-то вломился. Но часы, стоявшие в холе, все еще тикали с тошнотворным однообразием, а картина XVIII века, изображающая охоту на лис, все еще висела на старом дубовом валике. Джейн подарила мне эту картину на Рождество; такая сентиментальная шуточка, для лучшего напоминания об обстоятельствах, при каких мы с ней встретились. Помню, как в этот день я хотел поиграть ей на охотничьем роге, только ради петушиного хвастовства, но смог лишь затрубить громко, бессмысленно и страшно неэлегантно, как будто пернул гиппопотам. До сих пор я еще слышу ее веселый смех.

Я запер за собой дверь и пошел наверх, в спальню, чтобы переодеться в сухую одежду. Меня постоянно преследовало неприятное ощущение, что кто-то здесь был, что кто-то касался моих вещей, брал их в руки и откладывал на место. Я был уверен, что положил расческу на стол, а не на ночной столик. А мой будильник остановился.

Я напялил синий свитер-гольф и джинсы, а потом спустился вниз и налил себе остатки "Шивас Регал". У меня было намерение купить бутылку чего-то покрепче в Салеме, но из-за Эдварда Уордвелла и всей аферы с картиной совсем забыл зайти в магазин. Я проглотил виски одним глотком и пожалел, что его больше нет. Может, позже, когда закроется дырка в небе, я пройдусь в Грейнитхед и куплю пару бутылок вина и несколько порций готового обеда, например, лазаньи. Я уже не мог даже смотреть на эскалопы Солсбери, даже под угрозой пыток. Эскалопы Солсбери - наверняка самая отвратительная и невкусная еда во всей Америке.

Как раз именно тогда я снова услышал шепот, как будто где-то в доме две особы разговаривали обо мне вполголоса. С минуту я сидел неподвижно и вслушивался, но чем больше я напрягал слух, тем выразительнее я слышал лишь шум ветра или звон воды в желобах водостока. Наконец я встал, вышел в холл с пустым стаканом в руке и закричал:

- Алло!

Отсутствие ответа. Лишь непрестанный стук оконной рамы. Только вой ветра и отдаленный шум моря. "Извечный шепот все звенит на покинутых берегах морей". Снова Китс. Я чуть не выругал Джейн за ее Китса.

Я вошел в библиотеку. В ней было холодно и сыро. Под большой латунной лампой, которая когда-то висела в каюте капитана Генри Принса на корабле "Астроя II", находился столик, скрытый под письмами, счетами и каталогами аукциона прошлого месяца. На парапете окна стояло пять или шесть фотографий в рамках. Джейн в день получения диплома, Джейн и я в саду перед домом, Джейн с родителями, Джейн и я перед гостиницей в Нью Хемпшире; Джейн, щурящая глаза в зимнем солнце... По очереди я брал их в руки и с грустью рассматривал.

Однако в них было что-то удивительное. Каждая выглядела немного иначе, чем я помнил. В тот день, когда я сфотографировал Джейн в саду, я был уверен, что она стояла на тропинке, а не на травяной площадке особенно потому, что она недавно купила себе новые замшевые туфельки цвета вина и не хотела их испортить. Кроме того, я заметил что-то еще. В темном оправленном в свинец стекле окна, как раз почти в пяти или шести футах за спиной Джейн, я заметил удивительное, светлое пятно. Это могла быть лампа или обычное отражение света, однако это пятно до беспокойства напоминало бледное женское лицо с впавшими глазами, которое мигнуло в окне так быстро, что аппарат не успел его четко зафиксировать.