– Да, именно. Самодовольство ослепило меня, и я не видел очевидных признаков бунта. Я столько раз использовал слухи, знал их опасность, но пренебрег ею. Против меня использовали мое же оружие, а я не смог этому ничего противопоставить и шел к тому майскому дню, как овца на заклание. Вот уж верно говорят: если захочет Господь кого-то наказать, то лишит его разума. А меня было за что карать.
– Ну-ну, друг мой… А что стало с Петром?
Голд вопросительно поднял брови.
– С тем человеком, который называл себя сыном царя Федора.
– А-а… Вот он действительно был самозванцем. Насколько я знаю, его схватили и казнили, но я к тому времени уже покинул Москву.
«Удивительно, что себя Голд самозванцем не считает», – с недоумением подумал викарий, а вслух сказал:
– Вы обладаете удивительным даром, Майкл…
Тот вздохнул и горько произнес:
– В тот день, когда я забрал жизнь Франсуа, я начал платить за желание, которое загадал над прахом Филиппа Красивого. Мой сын стал первым в длинной череде несчастных, которых я лишил жизни. Такова цена моего дара, Джон.
Сердце священника сжалось: на Голда было страшно смотреть, такая боль отражалась в его глазах. Так вот оно, счастье бессмертия, о котором столь многие втайне мечтают!
Между тем доктор, закашлявшись, попросил:
– Позвольте мне, дорогой Джон, на этом закончить сегодняшний рассказ. Я бы очень хотел отдохнуть.
– Конечно, – заторопился священник, – я ухожу.
Он встал и направился к двери.
– Вы ведь навестите меня завтра? – спросил вдогонку доктор.
– Прямо с утра и приду.
В дверях викарий обернулся и посмотрел на Голда. Неужели его рассказ – правда? Неужели возможно, чтобы душа человека переселялась из одного тела в другое? Мог ли Голд, познав эту тайну, и в самом деле прожить жизнь в теле собственного сына? Мог ли быть загадочным русским царем, тайна которого не разгадана и поныне? Конечно, все это звучит как мистика, но… Чудеса случаются, уж кто-кто, а он-то, приходской священник, обязан в них верить… И все-таки, возможно ли такое?
«Как знать, – подумал викарий. – Как знать».