Проклятый год

Вот только пытаясь развернуться вслед за Миллзом, Рут сама оказалась под неудачным углом ко всем остальным. Астронавты привыкли к тому, что, входя в отсек, могли застать других стоящими на «потолке» или «стене», но лишь один Густаво без всяких церемоний вступал в разговор, не дожидаясь, пока собеседник закончит маневр и окажется с ним лицом к лицу. Человеческий разум сопротивлялся, не желая вчитываться в выражение лица, когда собеседник висел в пространстве горизонтально или вверх ногами.

Никто не оценил ее сдержанность по достоинству. Рут чувствовала глухое, как переборка отсека, раздражение. Выкрашенный в блеклые цвета продолговатый жилой модуль размерами не превышал корт для ракетбола. Миллза и Гуса разделяли максимум полтора метра — радиооператор занимал дальний угол, пилот висел у единственного выхода.

Рут предпочла бы, чтобы разговор происходил на борту челнока, а не станции — глядишь, само окружение добавило бы силы ее аргументам, но Миллз не любил, когда другие проникали в «Индевор», и считал корабль своей личной вотчиной. Его можно было понять. Рут испытывала такую же ревность в отношении своей лаборатории и решила не дразнить пилота. Но как убедить его спустить корабль на Землю без малейшей перспективы возвращения на орбиту?

Женщина оглянулась на командира. Уланов хмурился — тревожный знак. Рут решила не обращать внимания:

— Я прекрасно понимаю, что посадка без помощи наземных служб — еще та головная боль. Но мы сможем сесть, я уверена.

— Гробанемся! — хором крикнули Миллз и Уоллес. Ситуация показалась бы комичной, если бы слова Рут не вызвали столь бурную реакцию.

В аварийной обстановке экипажу шаттла разрешалось покинуть поврежденный или неисправный корабль на парашюте, но сначала требовалось сбросить скорость челнока ниже скорости звука. На западе от Лидвилла даже имелось огромное озеро — Рут хорошо изучила ландшафт по снимкам, — и они могли бы сесть на воду, чтобы избежать жертв в палаточном городке беженцев на суше. Да только драгоценные компьютеры и АСМ вряд ли уцелеют после такой посадки.

— Это тебе не самолет, — угрюмо повторил Миллз.

— Но должен же быть какой-нибудь…

— Почему ты считаешь, что разбираешься в нашем деле лучше нас? — доктор медицины Дебра Рис фыркнула, отчего и слова ее, и вздернутый подбородок приобрели надменный, царственный вид. Из-за слишком сухого воздуха Дебра страдала хроническим гайморитом и постоянно шмыгала носом. Рут посоветовала принимать противоотечные средства, но та возразила, что организм не зря вырабатывает слизь — она защищает носовые пазухи от большего вреда. Поэтому у Дебры постоянно текли из носа сопли. Та еще мерзость!

— Послушайте, — сделала новую попытку Рут, — рано или поздно все равно придется возвращаться.

Уланов, продолжая хмуриться, возразил:

— Мы исполняем приказ президента.

— Он приказал победить саранчу! А тебе приказано всячески мне содействовать. Что может быть важнее?

— Ну, так и не трать время на пустые разговоры, — сказала из-за спины Дебра.

Поначалу Рут даже обрадовалась, узнав, что на борту будет еще одна женщина. Когда между Деброй и Густаво завязалась интрижка, нанотехнолог лишь посмеивалась. Потом Гус разорвал отношения и погрузился в облако непроницаемого молчания. Через некоторое время голубки помирились и заявили, что позабыли о ссоре. «Ага, понятно, — подумала Рут. — Людям просто нечем заняться».

Дальше события неизбежно развивались по сценарию, продиктованному теснотой и полной оторванностью от общества людей, — Дебру сначала бросило к Дереку Миллзу, потом обратно к Густаво.

Уланов пытался положить этому конец — поговорил наедине с каждым из мужчин, пошутил насчет американских обычаев, пригрозил сообщить в Колорадо. Беспорядочные половые связи среди астронавтов не поощрялись по веской причине: они отражались на всех, превращая каждого члена экипажа в деталь бомбы с часовым механизмом.

Рут не придерживалась пуританских устоев и не считала себя ханжой. На первом курсе жаркими весенними днями, когда сломался кондиционер, она раздевалась до нижнего белья, не стесняясь других обитательниц общежития. Через пару лет, на балконе четвертого этажа, прямо над битком набитой машинами улицей Майами, набрав пригоршню кокосового крема от загара, отдрочила сводному брату. На орбите Рут ловила себя на том, что с возрастающим интересом смотрит на плечи Уланова, его широкие лапищи, гладко-выпуклую алую нижнюю губу.

Шестеро человек, заточенные во вращающейся вокруг полумертвой планеты консервной банке, находили все новые и новые способы мучить друг друга — чему тут удивляться. Но что бы ни двигало светловолосой головкой и узкими бедрами Дебры Рис — скука или докторский инстинкт исцелять ближнего, — в итоге Уоллес только глубже погрузился в бездну угрюмости, а Миллз стал растерянным и агрессивным.

Бедняга Гус, никогда не лезший за словом в карман, в присутствии Дебры начинал заикаться.

— Т-твое, что ли, время она тратит? Н-на свидание опаздываешь? — выпалил он. — Дай Рут договорить.