Проклятый город. Однажды случится ужасное...

Вначале Одри увидела лишь фигуру… просто идеальную — высокую, стройную, гибкую, — плавные и в то же время четкие изгибы тела, тонкие, словно у манекена, запястья и лодыжки. Можно было с уверенностью сказать, что тело этой женщины лишено даже малейшего намека на целлюлит, но однако на ней было не слишком открытое белое платье, облегающее и… «О Боже, длинное! — ужаснулась Одри. — А я заявилась с голыми коленями…»

Не менее примечательным оказалось лицо женщины — она улыбнулась, обнажив зубы, столь же белоснежные, как ее платье, и эта улыбка засияла на лице, словно драгоценное украшение. Черты лица были гармоничными, но все же оно выглядело суховатым, и уже были заметны мелкие морщины, расходящиеся от углов глаз, и легкие складочки на верхней губе… судя по всему, сорокалетие либо близилось, либо недавно миновало.

Женщина приблизилась к Одри и уверенным жестом протянула ей руку — прямо под безжалостным светом люстры, высветившим лицо и руки Одри, норковое манто, шейный платок, сумочку на цепочке… Одри чувствовала себя девочкой-подростком, которую только что представили знаменитой актрисе или жене главы государства — словом, кому-то бесконечно выше учительницы по статусу.

— Вы, должно быть, Одри Мийе, не так ли?

— Я… да, — кивнула Одри, неловко пожимая протянутую руку и невольно обращая внимание на перстень с огромным камнем на одном из пальцев женщины.

— Я сразу так и подумала… Я — Клеанс Рошфор.

Никакой враждебности, ни намека на холодность. Лишь иронический блеск в глазах и едва заметное презрение в улыбке…

Она знает, подумала Одри. Она все знает, в этом нет ни малейшего сомнения.

И в тот же момент она твердо решила положить конец этой нелепой связи, никому не нужной и ни к чему не ведущей.

Глава 18

Он ощутил влагу на коже… и запах. Он зажег свет, взглянул на простыни. Ну вот, опять… даже если ничего не пить после шести вечера…

С первого этажа доносились привычные крики.

Он встал с постели. Он изучил весь этот ритуал до мелочей, поскольку тот повторялся почти каждую ночь.

Он пересек комнату, открыл дверь.

— Дрянь! Стерва!

— Нет, Анри, пожалуйста…

Он вышел в коридор, не обращая внимания на крики и различая дорогу благодаря слабому свету, сочившемуся из его комнаты из-за приоткрытой двери: топ-топ-топ — едва слышно, точно маленький восьмилетний призрак, липкий от мочи… Дойдя до ванной, он вытерся влажной губкой и снова вернулся к себе…

— Шлюха!

…закрыл дверь, снял с кровати мокрую простыню, повесил на спинку стула и как следует распрямил. (Мать объяснила ему: «Я не могу целыми днями стирать простыни, будешь их сушить, если проснешься мокрый».) Потом расстелил вместо простыни полотенце, чтобы не спать на голой клеенке, лег и накрыл голову подушкой, надеясь заглушить крики. Он уже привык так спать, точнее, полубодрствовать из-за постоянного страха недержания.

И в этот момент он осознал, что внизу наступила тишина. Это было… ненормально. Ему показалось, что он слышит заглушенный крик. И больше ничего. Почему его отчим вдруг замолчал?

Он отбросил подушку и прислушался.

Тишина показалась ему ужасающей; он часто думал, что Жизнь с людьми, которые кричат и дерутся по ночам, имеет по крайней мере одно преимущество — избавляет от ночных страхов. Все знают, что монстры, прячущиеся в шкафу и под кроватью, выходят только ночью, когда все спят. Ну а в этом доме по ночам не спали…

Однако сейчас стояла тишина, лишь едва нарушаемая шорохом дождя снаружи.

Он привстал. В комнате было темно, но из-под двери просачивался слабый лучик света, в котором кружились едва заметные пылинки.

А что, если он ее убил?

Его сердце затрепетало. Он ведь уже видел это во сне?.. Или что-то похожее… как он просыпается среди ночи и находит свою мать мертвой, где-то в доме?.. Собравшись с духом, он встал с постели и на цыпочках выскользнул в коридор.

Он спустился по лестнице, прижимаясь к стене: четырнадцать ступенек вниз. Он поднимался и спускался по ним сотни раз, но сейчас почему-то казалось, что ступенек гораздо больше.

Вот наконец и первый этаж. Каменные плитки под его ногами были ледяными. Он прислушался, и до него донесся какой-то слабый шум из гостиной.

Он затаил дыхание. Язык словно прилип к гортани. По спине побежали мурашки.

Что ждет его в гостиной? А вдруг тот ее действительно убил?

Стараясь ступать как можно тише, он приблизился к двери гостиной и приоткрыл ее — так чтобы можно было одним глазом заглянуть в щель. Он заметил на полу голую босую ногу. Женскую. Это была нога его матери — та лежала на полу. Отчим ее действительно убил!

Он застыл на месте, не в силах шелохнуться.

Потом, снова заглянув в щелку, он увидел, что нога слегка шевельнулась. О Господи, значит, мать жива! На него волной нахлынуло несказанное облегчение.

Жива — но, может быть, ранена? Или… или что?

Какое-то сопение за дверью.

Нога матери исчезла. Вместо нее появилась другая — мужская, в ботинке.

Он вздрогнул.

Он не хотел знать.

Но должен был знать.

Он осторожно приоткрыл дверь еще на пару сантиметров.