Проклятый любить (СИ)

Кладбище «Форест Хоум» встретило их огромным открытым мавзолеем, полностью выполненным в стиле античной Греции. Нечто схожее Ник видел в полузабытых учебниках, когда им пытались донести о быте Древней Греции. Стиль принадлежал ионическому ордеру, и ему даже стало интересно, кому пришло в голову построить такое посреди современного Чикаго.

Вход охраняли два белых каменных льва, царственно лежавших на пьедестале. Все это величие слишком выделялось на фоне небольших скромных надгробий за ним.

— Идем? — его отвлек голос матери, и Николас кивнул и, выйдя из машины, поморщился.

Несмотря на яркое солнце, было слишком морозно, что совсем не подходило для прогулок.

Она уверенно шла по дорожке, а он шел за ней, подняв ворот пальто и засунув руки в карманы. Их уединение нарушал разве что сидевший на одной из могил черный ворон, пристально наблюдавший за ними.

— Ты мне могла об отце и дома рассказать.

— Могла, — согласилась Андреа и остановилась возле одной ничем не примечательной могилы. — Но ты ведь должен хоть раз побывать у него в гостях. Мы пришли.

Эпитафия гласила: «Здесь покоится Дерек Миллер. Сын, муж, отец». По крайней мере, теперь Николас хоть знал, как звали его настоящего отца.

— Расскажи мне о нем, — он взглянул на мать, с задумчивой грустью разглядывающую надгробие. — Всё. Как познакомились, как жили, чем дышали, что вас связывало всю жизнь, почему даже после его смерти его сынок тебя слушается. Я хочу знать все.

— Что же… — Энди вдохнула, надела длинные черные перчатки и начала свой рассказ.

Они познакомились еще в детстве, когда после смерти родителей в авиакатастрофе, маленький пятилетний Дерек оказался в приюте, будучи ненужным довеском к наследству для собственных родственников. Андреа и вовсе не помнила, как там оказалась. Не знала, кто ее родители, но каждые выходные не отходила от ржавых ворот, держась за грязные прутья, в надежде, что одним из немногочисленных прохожих окажется ее мама. Придет к ней, заберет ее и скажет, как безумно любит свою девочку, расскажет, как отведет домой, где Андреа каждый день сможет есть конфеты и играть с новой, принадлежащей только ей, игрушкой. Но время шло, а мама никак не хотела приходить.

Дерек всегда смеялся над ней. Называл глупышкой и неустанно повторял, что она никому не нужна. Энди пряталась под старое одеяло и тихо плакала, размазывая слезы ладошкой. Всем детским сердцем ненавидела его, а ему это только нравилось, что выводило ее еще больше. Однажды, когда им было по четырнадцать, они даже подрались. Правда дралась только Энди: била его кулачками в грудь, а он терпел, лишь усмехаясь над ней и раззадоривая ее пыл. Строила ему козни, подставляла перед учителями, но ему нравился ее боевой характер, и он так и не расплатился с ней ее же монетой.

Он поцеловал ее, когда им было пятнадцать. Андреа снова злилась на него за бесконечные подколы, а он улыбался, глядя в ее немного раскрасневшееся лицо. Она показалась ему такой милой и очаровательной, что он не удержался, притянул к себе, не отпуская, игнорируя все ее попытки вырваться, и поцеловал. Неумело, по-детски, но этот поцелуй они оба запомнили на всю жизнь, не раз вспоминая его в дальнейшем, уже за бокалом дорогого французского вина, в дорогом загородном особняке, о каком они даже и мечтать не могли в том старом приюте, с прогнившими полами, обшарпанной штукатуркой и стойким запахом плесени, который забыть оказалось слишком трудно.

В шестнадцать они сбежали на другую окраину Чикаго, почувствовав себя по-настоящему взрослыми. Обустроили себе жилье в одном из заброшенных домов, в котором каким-то чудом окна остались целы. Голодали, мерзли, бедствовали, но чувствовали себя независимыми и безумно сильными, будто весь мир мог им покориться. Дерек ввязался в одной из уличных банд, которых было слишком много в Чикаго, воровал и носил тяжелый пистолет, который Энди всегда боялась. А еще она боялась за него, ее Дерека, кусала губы, когда он задерживался, и облегченно вздыхала, когда он приходил живой. Обнимала, говорила слова любви и просила завязать с криминалом. Только он лишь отшучивался, отдавал ей деньги, которые она бережно копила, а потом снова уходил, заложив за пояс старых джинс пресловутый пистолет, который она стала ненавидеть всем сердцем.

Когда им было семнадцать, он не вернулся домой. Ни в тот день, ни на следующий, ни через два. Андреа не находила себе места: не спала, стояла у окон и ждала его, надеясь, что он вот-вот придет. Чувствовала себя снова пятилетней, но продолжала верить и ждать. Но он не пришел. Как не пришла и мать.

Одного из его мексиканских дружков, которых она однажды мельком видела возле их дома, она искала по всему Южному Лондейлу. Он не сразу узнал ее, но позже сказал, что Дерек жив: он в полицейском участке за угон. Суд состоялся через месяц, его посадили на долгих пять лет, а она осталась совершенно одна. Беременная. Для аборта уже было слишком поздно.