Проклятый манускрипт

— Могу представить себе, о чем вы думаете, — продолжал гомункулус. — Но мне все равно. Я еще никогда не видел такой прекрасной женщины, как вы. Да и где мне? С тех пор как мне исполнилось два года, я жил среди мужчин. Хорошо, что в Святой Троице нет зеркал. Я могу только догадываться о том, как я выгляжу. Не так давно мне в руки попал часослов одного монаха. Наряду с благочинными молитвами там были миниатюры из Ветхого Завета. В их числе было изображение Адама и Евы в раю. И тогда я увидел груди Евы. В жизни не встречал ничего более волнующего. Мое тело завибрировало в местах, на которые я раньше не обращал внимания. Когда монах увидел, что я держу его часослов, он побил меня, сказал, что я мерзок, и обещал мне вечные муки.

Афра испытующе поглядела на привратника.

— И если я перед вами разденусь…

— Я исполню любое ваше желание, все, что в моих силах.

— В таком случае откройте двери!

Привратник исчез из окошка и открыл двери.

В сторожке привратника пахло плесенью. Из обстановки был только грубый стол из темного дерева и неудобный стул. Распахивая ворот своего платья и спуская его с плеч, Афра не сводила с горбуна взгляда. Ее груди были похожи на спелые фрукты. Афра никогда не думала, что эта ситуация может так взволновать ее.

Калека робко протянул руку. Он не осмеливался коснуться ее. Вместо этого он упал перед Афрой на колени и сложил руки, Словно для молитвы.

Афра увидела, как дрожат его губы. Она даже испытывала к этому человеку какое-то сочувствие. Через некоторое время она снова надела платье.

Привратник поднялся и театрально поклонился Афре, словно священник при входе в церковь. Он тяжело дышал и качал головой, словно не веря в то, что только что видел своими глазами.

— Подождите здесь, — сказал он наконец, — я посмотрю, началась ли уже дневная молитва.

Когда дверь в сторожку за ним захлопнулась, девушка заметила, что внутри не было ручки. И, хотя Афра была заперта, ей не было страшно. Тем не менее ее терзали сомнения по поводу того, правильно ли она поступила.

Пока Афра размышляла, раздались шаги, и в сторожку заглянул привратник.

— Пойдемте, — сказал он. — Все чисто. Вы вынесли мой вид, значит, вынесете и то, что сейчас будет.

«Конечно», — хотела ответить Афра, но предпочла промолчать.

Привратник тоже молчал. Без слов шла Афра за калекой по пустому коридору, закончившемуся лестницей. Крутая лестница из старого известкового туфа вела вверх на еще два этажа. Оттуда шел коридор направо до поперечного перехода. Высокая двустворчатая потемневшая дверь, до ручки которой нужно было дотягиваться — так высоко она была прикреплена, — закрывала вход в длинный зал.

Когда горбун открыл двери, им в лицо ударил теплый затхлый воздух, похожий на воздух в коровнике. По обе стороны зала были деревянные перегородки. На грубых полках, покрытых прелой соломой, сидели жалкие фигуры. Уродливые, как привратник, и потерявшие разум люди висели на деревянных решетках, как звери, и смотрели по сторонам. Некоторые рычали, когда мимо них проходили. Затхлый воздух мешал Афре дышать.

Опустив голову, привратник искоса посмотрел на девушку.

— Вы этого хотели, — сказал он, входя. — Я думаю, вы привыкли к другим запахам.

Афра едва дышала.

Подойдя ближе, она услышала сильный голос старика, декламировавшего латинский текст. Он не замолчал даже тогда, когда Афра с горбуном остановились у его клетки, не закрытой, в отличие от других. Афра не решалась прервать его. Старик был похож на пророка. Его густые всклокоченные волосы блестели сединой, так же как и борода, доходившая ему до груди и шевелившаяся, когда он говорил.

Закончив, старик коротко взглянул на Афру и пояснил:

— Гораций. «Моей музе Мельпомене».

Привратник пробормотал что-то и исчез.

Какое-то мгновение Афра и старик молча стояли друг напротив друга, потом старик ворчливо спросил:

— Что вам нужно? Я никого не звал. Кто вы вообще такая?

— Меня зовут Афра, и я пришла по особому делу. О вас идет слава как о человеке необыкновенного ума. Говорят, что вы прочли все книги в библиотеке доминиканцев.

— Кто так говорит? — вдруг заинтересовался старик.

— Якоб Люсциниус, который взял на себя ваши обязанности.

— Не знаю такого. А что касается ума, — он неопределенно махнул рукой, — один из умнейших людей, мудрый Сократ, в конце своей жизни сказал: « Oida ик Oida »— я знаю, что ничего не знаю.

— В любом случае вы человек начитанный.

— Был, девушка, был. Ветхий Завет — вот и все, что мне здесь оставили. Глаза у меня уже не те. Вероятно, они не хотят видеть мерзость этого мира. Мне осталась только моя голова, точнее то, что я прочел раньше. Но что я все о себе да о себе. Говорите, что вам нужно!