Проклятый мир Содома

Другого способа заработать такие деньги, кроме как поступить на службу в отряд к Серегину, у меня нет. Правда, прежде чем я начну служить за плату, мне надо будет сперва бесплатно отслужить тридцать дней в так называемом «учебном подразделении» вместе с остальными новенькими, которых люди Серегина сейчас скупают по всем закоулкам моего родного мира, где нас научат всему, что должна знать и уметь амазонка на службе бога войны. Потом еще тридцать дней я должна буду прослужить за плату там, куда меня направят – и все, да здравствует свобода.

И вот сегодня наш «карантин» закончился. Бывших жриц и девочек-гимнасисток увели в какое-то другое место, а нас, десять дюжин амазонок из числа тех, которых признали годными в службе в боевых отрядах, вывели из дома, в котором мы провели последние пять дней, и повели в друге место. Там плечистая высокая остроухая женщина, вместо одной руки у которой была замотанная в полосу ткани культя, выдала нам все необходимое снаряжение: округлый шлем, легкий и гибкий панцирь – все зеленовато-коричневого цвета; грубые ботинки по размеру ноги вместо привычных сандалий, которые мы носили в карантине. Закончив со снаряжением, остроухая женщина выложила перед нами по длинному ножу-кинжалу полуторной заточки и острому как бритва прямому мечу отличной тевтонской выделки. Уж я-то в этом разбираюсь.

Еще каждой из нас выдали маленький круглый щит, сплетенный из лозы и покрытый толстой кожей. Щит был предназначен для защиты левой руки, а еще его можно было закинуть за спину для того, чтобы взять в левую руку кинжал. Но это для тех, кто умеет биться двумя руками, или для стрельбы из лука. Но лука как раз среди вооружения и не было. Помимо этого я отдельно от остальных получила специальную сбрую из ремней и кусков мягкой ткани, в которой теперь везде и всюду буду носить с собой своего дорогого сыночка. Все снаряжение было очень качественным и дорогим. Нам объявили, что весь этот комплект стоит пять с половиной солидов, и если мы захотим покинуть отряд капитана Серегина, то этот долг нам тоже придется возвращать. Но если мы продолжим службу, то тогда мы никому и ничего не должны. Я огладила на себе отличный панцирь с подбоем из конского волоса, потом посмотрела на меч. Ну что же, в крайнем случае, моя свобода откладывается еще на полгода, или какая к воронам разница, кому я буду служить, ведь мы, амазонки, не можем без оружия и лихих головокружительных атак. Этот командир, по крайней мере, отлично обеспечивает своих бойцов, лечит их после ранения и пристраивает покалеченных, которых нельзя излечить, на необременительные рабочие места.

Но как оказалось, я немного поспешила с выводами. Когда мы уже собрались уходить, сопровождавшая нас амазонка-воительница по имени Кира, служившая у Серегина, как она сказала, еще с «первого призыва», попросила эту однорукую остроухую женщину:

– Тэя, сними, пожалуйста, повязку. Я хочу, чтобы эти девочки видели, что с ними будет, если их серьезно покалечит на службе нашему обожаемому командиру.

Женщина размотала на культе полосу ткани, и мы с изумлением увидели, что культя была обрублена чуть выше локтя, но сейчас из нее росла маленькая ручка с тонкими пальчиками, примерно как у годовалого ребенка.

– Года через три, – гордо сказала остроухая женщина, – эта новая рука полностью вырастет и будет такая же сильная и ловкая, как и раньше.

– Любая из вас, – сказала Кира, – пострадавшая на службе, получит такую же помощь. Наш обожаемый командир сделает все, чтобы его воительницы были счастливы и довольны, потому что мы с ним составляем одно целое. Мы – это он, а он – это мы, и сам Серегин убьет любого, кто скажет, что мы неравны ему, а он не равен нам.

Нет, решила я, посмотрев на Киру, если я уйду с такой службы, то всю жизнь буду называть себя круглой дурой и полной идиоткой. Для того чтобы применять магию такого уровня к своим раненым воинам, нужно быть воистину настоящим богом войны. И хрен с ним, с долгом – вернув его, я все равно останусь здесь служить, но не потому, что кому-то чего-то должна, а потому что такой командир – это ужасная редкость. А долг я верну только потому, что мы, амазонки, очень гордые и предпочитаем делать что-то не из одолжения, а потому что это идет от души.